И пока Море отдыхает и набирается сил, над камнем продолжает работать дочь Моря, Пресная Вода, и три его союзника: Мороз, Ветер и Время.
Пресная Вода проникнет во все щели и трещины камня, Мороз превратит ее в клинья и разорвет базальт, как бумагу, Ветер снова бросит на скалы Прибой, а Время все повторит многократно.
Пройдет пара-тройка миллионов лет и останется на месте островка нищий песчаный бугор, над которым поет победную песнь Ветер и свободно гуляет штормовая Волна.
От вида неукротимого моря сбивается с ритма сердце. Так бы и смотрел без конца на грозные валы и чувствовал как разгорается в крови древний огонь: и страх, и ужас, и волосы дыбом, и… радость неземная!
Гарт вновь увидел себя на гребне прибойной волны, вновь разглядел черные зубы камней впереди, вновь пережил ужас бессилия перед стихией и непонятный, леденящий душу восторг.
«Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья».
Вот сейчас — в лепешку!..
Гарт поднял взгляд выше и заметил сотканный из пены и ветра парусник, несущийся прямо на скалы. Услышал хлопанье парусов, треск шпангоутов и увидел гигантские волны накрывающие кукольные головы людей.
«Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!»
Неужели только два человека спаслось в тот несчастливый день? Почему только два? Наверняка, не меньше дюжины сильных опытных моряков было на этом зверобойной боте.
Разве не молилась за каждого из них мать, жена, сестра?
Разве не имел каждый из них своего Александроса?
Разве не взывали они к Богу в смертной тоске?
Но Бог услышал только двоих, и ангелы-хранители помогли только двоим. Почему?
Или взять войну. Вот идут солдаты в атаку, вот сшибаются противники в рукопашной. Вот в одну минуту убиты тысячи, еще больше ранены, и с каждой секундой число тех и других возрастает. Где в это время Всевышний? Где в это время ангелы-хранители? Или пуля сильнее ангела, а буря самого Господа Бога?
А душа каждого из этих, умерших без покаяния людей, что с нею стало? Взял ли Ты ее к себе с надеждой на другую, лучшую, жизнь или оставил, неприкаянную, бродить в «эфире»?
«Прости меня, Боже, не вправе я упрекать Тебя или советовать Тебе, но почему не запретишь ты роду людскому войны, убийства и предательства, почему не запретишь морю поглощать моряков?»
— Александрос, что ты думаешь по этому поводу? Ты слышишь меня, ангел-хранитель? Ветром тебя сдуло, что ли?
«Вот, пожалуйста! И это уже не первый раз, когда его не дозовешься…»
Уже одежда покрылась коркой льда.
Уже холод пробрал до костей.
Уже соль жгла глаза, а Сашка все стоял у валуна, ловил губами брызги и вспоминал себя, босого и мокрого, под снегом и бешеным ветром. И всего-то… всего-то три недели назад! Нет, второй раз сердце не выдержит.
Вернувшись в балок, он развесил одежду сушиться у печи и завалился на лежанку на оленью шкуру.
Ах, какая это благодать — мягкая, теплая оленья шкура!
На третий день ветер утих, и Сашка увидел на пригорке, всего метрах в трехстах от балка, табунок оленей. Подполз поближе, выбрал небольшого бычка-двухлетку и убил его выстрелом в голову.
Освежевал тушу и поел сырой печени, макая ее в соленую, остывающую кровь.
Откуда ни возьмись, появился «граф Чернышов» и требовательно тявкнул совсем рядом. Гарт стал подманивать его мясом, но «Его Сиятельство» отказался подойти ближе, чем на пять шагов. Пришлось бросить ему кусок на мох. «Граф» подхватил угощение и убежал.
Грудинку и язычок охотник поставил на костер вариться, затем выкатил на плот найденный ранее бочонок, слегка укрепил его с двух сторон гвоздями, чтобы не ерзал на волне, а затем перетащил мясо с пригорка и уложил его в бочонок.
40. На воде
На плоту Сашка привязал к бревнам штурвал от старой шхуны, киль от «юкатанки», весла от утонувшей лодки, арбалет, череп моржа и моток веревки, связанной из кусков раскрученного ранее каната.
Все. Можно отплывать. Ветер попутный. Зимовье ясно виднеется на «домашнем» острове. Осталось дождаться прилива. Гарт воткнул колышек у самого уреза воды на берегу и стал наблюдать за уровнем моря.
— Ты ничего не забыл? — спросил вдруг Александрос.
Гарт хлопнул себя по колену:
— Забыл! Молоток забыл!
Он сходил в избушку и принес свой базальтовый молоток-топорик на длинной рукояти из лиственничной палки. Сунул в карман с десяток выпрямленных ранее гвоздей. Подобрал на берегу несколько обломков досок. Уложил их на плот и притянул куском веревки. Мало ли что, вдруг в дороге пригодятся.