Как же далеко отсюда до городов с великими толпами людскими, с набитым усталыми людьми метро, с переполненными автобусами на пропахших бензиновой гарью улицах, на которых никому ни до кого нет дела и никто никому не скажет:
— Здорово, паря! Никак живой?
— Живой, дак че ж! А сам-то как?
— Чегой-то колотье в спине, а так ниче.
— Дров-то путем затарил?
— Путем. А ты?
— Спрашивать!
— А патронов, припасу, чаю, завезли те нонича?
— Дождесси от йих! Я сам.
— И то. Ни пуха!
— Бывай. Ни пера!
Следует удар рукавицей об рукавицу и — до будущей весны.
46. В поселке
За три дня до Нового года Гарт прилетел в поселок попутным бортом. Сдал пушнину, отправил бывшей жене перевод, бросил рюкзак в общежитии и пошел в магазин. Извечная дорога промысловика, которому жжет ляжку аванс.
Таймыр неспешно трусил у ноги, время от времени отвлекаясь, чтобы пометить «собачьи места» и озадачить местных псов незнакомым запахом.
И вдруг Сашка с удивлением обнаружил, что стоит перед знакомым подъездом и смотрит на знакомое окно. А там, на занавеске, две тени — мужская и женская. А поверх занавески видно старые часы с кукушкой и люстру, которую сам собирал и прикручивал. А вот и гитару слышно и голос Юрия Визбора.
«Ну, что ж… Любовь вам да совет, люди добрые! Любовь вам да совет и здоровых детишек!»
Качнулся горизонт, запахло йодом и сразу же — горький вкус соли морской. Нет, это не кровь из прокушенной губы, это брызги разбитого вдребезги прибоя, который неизменно находит в себе силы начать сначала.
Но вот крепкий удар по плечу и радостный голос Сереги Ханкова, механика геологической экспедиции:
— Сашко! Ты чего это невесел, чего головушку повесил? Седни прибыл?
— Ну. Только пушнину сдал.
— И куда лыжи навострил?
— В гастроном. Чего-нибудь на ужин.
— Дак и я ж за граммулькой! У нас день рожденья и голубоглазые блондинки! Одна классно на гитаре шпарит. Давай к нам! Танцы-шманцы, и дым коромыслом! — Серега подмигнул Гарту нахальным карим глазом. — Идешь?
Меньше всего хотелось Гарту сейчас остаться одному.
Завернули в магазин. Взяли «граммульку» и все что к ней.
В просторной комнате автомехаников шумела подогретая компания — сдвинутые столы ломились от снеди и выпивки. Сашка прицельно глянул поверх голов: с десяток мужчин и четыре женщины. Но только четверть женщин блондинки и только у половины этих блондинок глаза голубые. Остальные глаза — цвета закуски. Квашеной капусты.
Серега представил Гарта веселому обществу и со всеми познакомил. Ему тут же налили «штрафную». И атмосфера застолья сразу стала непринужденной и свойской.
После третьей или пятой Гарт вспомнил, что у него полный карман денег и надо бы пойти в общагу и отдать их на хранение надежному человеку, вахтерше бабе Дусе, но к этому времени он был уже крепко зажат с одной стороны блондинкой, с другой — брюнеткой, чувствовал себя прекрасно и выходить сейчас на мороз и брести на другой конец поселка расхотелось.
Мужчины то и дело вставали, выходили в коридорчик покурить, в углу комнаты образовалась веселая компашка, там звучала гитара и слышались «жестокие романсы».
Сашка танцевал то с блондинкой, то с брюнеткой, и та и другая с одинаковым радушием наливала ему «по второй» и чего-то там подкладывала на тарелку. Но в курительной комнате трое механиков оттеснили его в уголок и намекнули, что дамы давно разобраны, что по местному обычаю на вечеринку приходят «со своей бабой», а не тянут лапы к чужому пирогу, а кто не понимает, тому можно показать, и вообще, ты кто такой?
Гарт вернулся к столу с гадливым чувством. События явно катились к давно известному финалу: драка, битая посуда, сопли-вопли, женский визг, чужая постель, головная боль, пустой карман. В двадцать лет это интересно, в тридцать пять — пройденный этап.