В полной тишине истерично хихикнул Миша. Катя протянула дрожащие руки к огню и с фальшивой бодростью сказала:
– У Николая Ефимыча легенда совсем по-другому звучала. Не страшно.
– Даже жизнеутверждающе, – пробормотала Снежана и зябко поежилась.
– Не скажите, – задумчиво возразила Лелька. – Там тоже говорится о потусторонних голосах и о лешем, что к заветной поляне нечистых сердцем не подпускает. Просто Николай Ефимыч внимания на этом не заострял.
– Вот интересно, – прошептала Катя, – а если бы они громко объявили, что домой идут? О цветах бы пообещали забыть. Им бы позволили вернуться?
– Это… как? – ошеломленно спросила Снежана.
– Ну, гать бы восстановилась, что ли… – застенчиво пояснила Катя. – Они бы из болота выбрались.
Тамара негодующе воскликнула:
– Глупости! Еще чуть-чуть, и вы добровольно назад повернете! От страха! – Она презрительно фыркнула. – Цирковой номер – рюкзак самовозгорающийся! Алле, оп! Собака у них там, видите ли, выла! А наша, заметьте, храпит преспокойно!
Не успела Тамара произнести последние слова, как Крыс испуганно вздрогнул и проснулся. Вскочил на ноги – у Тамары мороз побежал по коже, ожили все ее недавние страхи после ночного звонка.
Зачем, зачем она не осталась дома?!
Бультерьер крупно дрожал, поджимал хвост, в маленьких круглых глазах стыл ужас. Потом пес завизжал так, словно его режут, уши от визга закладывало.
Перепуганная Тамара вцепилась в ошейник и понесла какой-то успокаивающий вздор. А Крыс вдруг страшно завыл. По-волчьи, с переливами, Тамара в жизни такого воя не слышала, даже в триллерах.
Все оцепенели.
Катя заплакала.
Пронзительно закричал Коля: у него прямо в руках вспыхнула газета. Та самая, что он выпросил под денежный залог в центральной библиотеке. И сгорела так быстро, словно на нее брызнули бензином. Побелевший от нестерпимого страха Коля едва успел отбросить пылающие страницы в сторону.
«С-стр-р-ра-а-аж-ж-ж…» – жарко пульсировала кровь в Тамариных висках.
– Мама дорогая… – в полной тишине пролепетала Катя. – ЧТО это?
– Может, правда, вернемся? – отстучал зубами зеленый от потрясения Миша.
– П-полтергейст, – выдохнула Снежана и вдруг всхлипнула.
Крыс прижимался к Тамариным коленям и жалобно скулил. Коля непонимающе рассматривал хлопья сажи на собственной футболке – все, что осталось от газеты. Лелька прикрыла глаза: в голове гудело, произошедшее казалось дурным сном. Саша встревоженно всматривался в темный, мрачный ельник, ему вдруг захотелось вернуться в город.
Над притихшими искателями счастья сочилось влагой темное низкое небо, будто плакало.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Как ни странно, Тамара заснула сразу же, едва опустила голову на свернутый свитер, он в походных условиях играл роль подушки. И открыла глаза уже утром, услышав возмущенный Колин возглас: он сам назначил себя дежурным по их маленькому лагерю. Сказал, что все равно привык вставать с рассветом.
С Колей вчера никто не спорил. Все были слишком растеряны и даже напуганы, только не хотели в этом признаваться. Натужно смеялись и уверяли друг друга, что случившемуся можно подобрать вполне обыденные объяснения.
Никакой мистики!
Например, газета вспыхнула, потому что на нее случайно попали искры. Коля просто не заметил. Старая, пересохшая, ломкая бумага, вот и сгорела мгновенно.
А бедному Крысу приснился кошмар. Ведь все знают, что собаки, как и люди, видят сны. Вначале бультерьер просто поскуливал и дергался – может, за ним кто-то гнался? – а потом завыл от страха – подумаешь!
Миша суетился больше всех. Носился, бледный, между палатками, лоб влажный, глаза бегают, и приставал с разговорами.
Мол, вообще-то Коля сидел далековато от костра. А он, Миша, глаз не сводил со страшной газеты. И не заметил никакой искры. Но она была, точно была, он ничуть не сомневается. И если кто ее видел, пусть быстрее скажет, чтоб уж совсем не оставалось никаких сомнений, которых и без того нет.
Раз огонь горел, то и искры при нем, разве не так?
Он верит, ох как верит!
Кто-нибудь признается, что заметил проклятую искру?!