Он встал.
— Что вы слушали? — спросила она, горячо пожимая его руку.
Вместо ответа Федор закрыл дверь кабины, и музыка возобновилась. Нежная мелодия рояля сопровождалась оркестровым фоном: так на лесной поляне жужжат пчелы, шелестят листья, журчит ручеек, перекликаются вдали дети, где-то едет лошадка…
Они сидели рядом. Федор молча смотрел на Женю: лицо ее покрылось румянцем, она опустила голову.
Немного смущенная, она захотела выключить музыку, но Федор удержал ее руку. Фортепианный концерт заканчивался могучим гимном. Федор все так же молча поднес к своим губам холодные, волшебные пальцы, которые способны были создать этот звучащий сказочный мир.
Второй раз в жизни поцеловал он эту руку.
— Я лучше сама вам сыграю, — сказала Женя. — Хотелось поговорить по душам. Я вообще люблю приходить сюда. Курите. Здесь можно. Кондиционированный воздух. Искусственный климат. Можно заказать хоть пургу… — и Женя осеклась. Чья-то тень встала между ними.
Федор все понял.
— В знаменательный день встретились. Сбылись мечты, — он достал из кармана «Правду».
Женя уже видела сегодняшнее сообщение, но теперь прочитала его еще раз: «Соорудить от Новой Земли до Северной Земли ледяной мол, отгородив им от океана южную часть Карского моря. В дальнейшем продолжить этот мол вдоль всего сибирского побережья, чтобы обеспечить круглогодичную навигацию на всем протяжении Северного морского пути». В сообщении говорилось также о широком освоении природных богатств Дальнего Севера, о строительстве заводов и городов и, в частности, о сооружении близ Голых скал подъездных путей, портов и дорог.
— Наш праздник, — сказала она, возвращая газету.
— Потому и рискнул позвонить по телефону.
Женя с упреком посмотрела на Федора и отвела взгляд:
— Вас надо поздравить. Мне приятно, что вы будете работать на мол. Заместитель начальника строительства, командующий полярной флотилией, капитан флагмана гидромонитора. Это уже адмирал! — и она скосила на него глаза.
— Длинный титул, — усмехнулся Федор. — Сказать проще: каждая экспедиция берет туземца-проводника. Моя роль не больше.
— За Алешу, каюсь, чуточку обидно. Автор замысла и… всего только заместитель главного инженера.
— А как он сам?
— Он стал другим. Кажется, даже местоимение «я» употребляет реже. Хотела бы и я измениться так же…
— Не меняйтесь, — неожиданно для себя попросил Федор.
Женя удивленно взглянула на него.
— Любить не будут? — усмехнулась она.
— Любить? — оживился Федор. — По-настоящему любят не за что-нибудь.
— А как?
— Вопреки… вопреки всему… здравому рассудку, собственной воле, вопреки недостаткам явным и тайным… прощая и оправдывая все.
Женя никогда не ожидала от Федора такой страстности.
— И вы умеете прощать? — тихо спросила она
— Я не о себе, — отвел вопрос Федор, беря себя в руки.
Женя ждала. Ей хотелось, чтобы Федор снова заговорил о том же, но он молчал.
— Мы опоздаем! — спохватилась Женя. — Нам ведь надо успеть к Южному парку на собрание Москвы комсомольской! Молодежь позовут на стройку мола. Как незаметно пролетело время!
— Да. Два года.
Федор встал. Он с сожалением оглядел прозрачную кабину, где за короткий миг столько пережил. Молодые люди вышли из Дворца звуков.
— Два года, — задумчиво говорила Женя. — Федя, много это или мало?
— Еще двадцать тысяч миль. Для меня. Для вас — страница истории.
— Какой?
— Металлургии.
— Вы следили?
— За техническими журналами. Прошел техминимум. Проверьте.
— Таких, как вы, не проверяют. Таким доверяют… Вы сказали… вопреки? Неужели это всегда так?.. Но не будем… Если бы вы знали, чего нам с Ипполитом Ивановичем Хромовым стоила первая труба, которая выползла из вращающегося кокиля! Ипполит Иванович все ссылается на мои вытягивающие валки, которые, если помните, вращались вместе с литейной формой и, кроме того, вокруг собственных осей. Но дело совсем не в этом. Дело в том, что за все годы до встречи со мной Хромов изучил условия кристаллизации. И главное, сумел воздействовать режимом охлаждения и химическими присадками на скорость застывания металла. Потому и удалось построить машину.
— Не написали… письма, — только и сказал Федор.
— Простите, Федя, — сказала Женя. — Очень трудно было разобраться… Сейчас бы написала. Теперь не страшно, что вы подумали бы, будто я «заношусь».
— Почему теперь?
— Все из-за вопреки! — рассмеялась Женя.
Они подошли к статуе теннисистки, застывшей в броске с протянутой ракеткой. Здесь останавливался электробус.
В электробусе было весело. Ехала по преимуществу одна молодежь. Шумели, смеялись, пели песни. Густой поток машин направлялся к Южному парку столицы. Вагоны метро, автобусы, высокочастотные электробусы, маленькие турбобили и автомашины, мотоциклы, даже велосипеды — вся эта пестрая, яркая, гудящая масса машин везла десятки тысяч молодых москвичей за город.
Машины останавливались около Южного парка; Женя с Федором затерялись в потоке людей, направлявшихся к большому лугу.
— Сколько людей! — тихо сказала Женя. — Тысячи, тысячи… Они похожи на пестрые цветы. Ковер на лугу.
Федор смотрел не на луг, а на свою спутницу. Женя почувствовала взгляд и оглянулась. Сначала она улыбнулась, потом стала печальной.
— Я думала о том, сколько здесь пылких сердец. Все они стремятся на север. У Гали было пылкое сердце. Она пошла туда первой. Раньше Алеши… — Женя опустила голову. — И уже не вернется.
— Не могу примириться, — ответил Федор.
Толпа гудела. Комсомольцы все прибывали.
— Напрасно мы боялись, — стараясь переключиться, сказала Женя. — Самыми старыми здесь не будем. Вон какие почтенные комсомольцы идут… с усами, седые…
— Денис, верно, тут. Не разглядишь.
— Смотрите! — схватила Женя Федора за руку. — Это мушкетеры, воздушные мушкетеры Дмитрия Росова. Помните, мы с ним «накричали» друг на друга?
— Вчера были в ледовой разведке. Сегодня — здесь. У них свой шаг.
— Бодрый.
По толпе прокатился рокот. На трибуну поднималось несколько человек, среди них был могучий старик с седыми пушистыми волосами под академической шапочкой.
— Папа, — прошептала Женя. — А рядом с ним секретарь ЦК комсомола. А вон Алеша… А который же Ходов?
Секретарь ЦК комсомола остановился перед микрофоном и снял кепку. По радиофицированному лугу разнесся его ясный, молодой голос:
— Товарищи! — Он посмотрел на тысячи лиц и вдруг звонко крикнул: — Ребята!
Две девушки рядом с Женей засмеялись и захлопали в ладоши. Женя чуть улыбнулась. Радостный шорох толпы был ответом на это задушевное обращение. Некоторые из старых комсомольцев переглянулись, но и те простили секретарю эту вольность.
Секретарь говорил о новой стройке на севере, о романтике тяжелого труда:
— Всякий труд у нас, будь он физическим или умственным, требует больших знаний, смелой мысли, горячей души. Разница лишь в условиях труда. Наиболее тяжелый труд, такой, как в Арктике, привлекает к себе ныне, как подвиг. Кто из молодежи времен революций не мечтал о подвиге? Кто из комсомольцев сейчас здесь, на лугу, не мечтает о нем? Один из старых наших комсомольцев, строитель города юности, Василий Васильевич Ходов назначен руководителем ледового строительства.
Всколыхнулся луг. Ребята приветствовали старого бойца, пронесшего от молодости до седых волос опыт первой комсомольской стройки.
— Значит, он строил Комсомольск? Я ему уже наполовину прощаю, — шепнула Женя.
Худощавый, сухой, такой же «тощий», каким был когда-то Васька Ходов, стоял начальник и главный инженер полярной стройки, немало построивший на своем веку городов и заводов, и смотрел на притихших молодых людей. Он поправил комсомольский значок у себя на груди и рассказал, как в коллективном творчестве родился проект, задуманный Алексеем Карцевым.