Галя сидела на снегу, охватив руками колени. Гекса подбежала к ней, и Галя машинально стала гладить ее одной рукой.
— Нет, Матвей Сергеевич, — покачала головой Галя. — Не могу. Может быть, хороший начальник приказал бы убить Гексу. Я не могу. Не будем есть собаку. Так постараемся дойти.
— Ой, как хорошо, Галина Николаевна! — обрадовался Ваня.
Гекса отбежала от людей. Галя позвала ее, но собака не подходила. Можно было подумать, что она все поняла.
Добров не возражал, только старался не смотреть на Ваню и Галю.
Снова поднялись и пошли.
…Галя упала первой. Она встала на колени, но подняться на ноги не смогла. Добров помог ей. Они пошли вместе, держась под руку. Оба пошатывались, попеременно оступались, а порой и падали в снег.
Ваня сильно отстал. Гекса бежала позади, невидимая в темноте. Она больше не приближалась к людям, будто не доверяя им.
Больше всего Галя боялась пройти мимо острова Исчезающего. Напрасно вглядывался Добров в горизонт, стараясь заметить во мгле очертания земли.
— Не мог же остров совсем разрушиться!.. Не успело же его волнами размыть, не должно бы, — ворчал он.
— А если дома обрушились, что тогда? — спросил подошедший Ваня.
— Тогда что… все одно… Пусть Гекса нас кушает, раз мы ее не съели.
— Матвей Сергеевич! Я запрещаю вам так говорить. Стыдно! — Галя гневно взглянула на механика. Свет тонкого месяца делал его похожим на скелет.
Непрерывная ходьба без сна и двухдневная голодовка сделали свое дело. Глаза у Доброва провалились, кожа обтянула скулы и челюсти. Гале показалось, что у него можно сосчитать зубы.
— Вы не сердитесь, Галина Николаевна, — примиряюще сказал Добров. — Я ведь от слабости… и вроде как со злости, что вы сильнее, значит, оказались. Но только я понимаю, что если берег обвалился, — считай, нас под ними похоронило.
— Пойдемте!
— Иду, Галина Николаевна… по вашему следу.
Галя не ошиблась в выборе направления. Недаром так тщательно изучала она дрейф льдов до выезда в экспедицию.
На исходе четвертых суток они наткнулись на остров, вначале приняв его в темноте за гряду торосов. Но обрывы берега были слишком высоки. Сомнений не было. Это был остров. У людей прибавилось сил.
Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы. Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и в свое время поднялся над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок, как сахар, и берег обваливался. Полярную станцию приходилось переносить раза два в глубь острова, но море наступало. В конце концов людей пришлось вывезти.
И вот путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями берега. Он был так крут, что на нем не держался снег. Смерзшийся песок огромной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые весенние лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось в берег, но нависшая гора не успела рухнуть, ее удерживал пока зимний холод.
Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы забраться наверх. Идти под берегом было страшно. Казалось, он может обрушиться каждую секунду.
Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть на обрыве дома, но рассмотреть в темноте ничего не удавалось. Забраться по нависшему обрыву нечего было и думать. Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал:
— Вот так же, наверное, и Земля Санникова… Была, была и исчезла. Оттаяла и обвалилась в море.
Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное лицо Вани.
— Как вы хорошо придумали, Ваня, — сказала она, ни словом не обмолвившись о том, что читала об этом в научных журналах. — Мы обязательно радируем о вашей гипотезе, обязательно!.. — В словах Гали было столько уверенности, что Ваня повеселел.
Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка, занесенного сейчас снегом. Можно было попробовать взобраться. Идти уже не могли. Ползли на четвереньках: Добров впереди, потом Галя. Последним был Ваня и на большом расстоянии от него — Гекса.
— Не могу… моченьки нет, — проговорил Добров, растянувшись на шершавом насте.
— Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. А там наверху — склад. Висят в нем жирные окорока, колбасы копченые… сардины, шпроты… галеты. На зубах хрустят… — говорила Галя.
Глотая слюну, Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась к ней и лизнула ее в щеку.
У Гали мутилось в голове, перед глазами плыли круги.
— Ничего, ребятки, — шептала она, хотя ее никто не слышал, — заползем сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции… она осталась… и домикн… тепло будет там… и склад…
И вот они наверху В неверном свете звезд они увидели пологую, спускающуюся к центру острова серую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было.
Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, не желая признаться, что все кончено.
Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и казалось странным, что у нее есть еще силы.
Глава вторая
В РАЗДУМЬЕ
Алексей до сих пор не знал бессонницы. Эта ночь, если не считать той, которую провел он после провала диссертации, была первой в его жизни, когда он не смог заснуть. Мягко ступая по ковру, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате родителей, он ходил от одной стены к другой, задерживаясь то у стола, чтобы перелистать несколько страниц пояснительной записки к проекту, то у открытого окна.
Завтра решается судьба проекта. Наступал самый значительный в жизни Алексея день. Все, что было до этого дня, не сможет сравниться с тем, что будет завтра.
Быть может, у каждого человека бывает в жизни такое… Вчера ты был еще юн, а завтра станешь зрелым. Вчера ты еще только готовился, а завтра возьмешься за свершение самого главного в жизни.
Когда он был еще совсем маленьким, ложась спать вечером накануне дня рождения, он волновался, думая, что ему сейчас пять лет, а завтра будет вдруг сразу шесть. Мысль о предстоящем чудесном превращении пяти лет в шесть наполняла его гордостью, но в то же время он сжимался в комочек, потому что ему было немножко жутко. А вдруг он станет совсем другим, не похожим на того Алешу, который лежит в кроватке?
Это детское, давно забытое ощущение, знакомое, наверное, многим детям, которое он или помнил, или же когда-нибудь читал о чем-то похожем, внезапно всплыло в памяти Алексея. Он оперся руками о подоконник. С высоты двадцать пятого этажа улица казалась двумя линиями огней, снизу доносились коротенькие гудки автомашин.
Почему ему кажется, что завтра все будет по-иному, что и они и все, кого он знает, будут другими? Разве он уже не изменился за то время, которое прошло с момента возникновения идеи ледяного мола?
Что же произошло? Как это было? Да, в первый раз он почувствовал себя иным, когда стоял на капитанском мостике около Федора и мысленно вслед за ним командовал себе: «Вперед, самый полный!» Тогда впервые он понял, какую огромную силу представляет человек, если он не одинок, если стоит в строю плечом к плечу, локтем к локтю с людьми одной с ним цели. Один человек может только мечтать, но превратить мечту в действительность может только народ. С этого дня и началось проектирование. Оно началось с совсем не относящихся, казалось бы, к ледяному молу работ на Дальнем Берегу, где монтировался завод-автомат.
Метели, морозы, непроглядная полярная ночь с трепетными всполохами сияния. В возведенных корпусах светло. Там устанавливают станки-автоматы. Выйдя на мороз, Алексей ощущал лицом, грудью, всем телом упругую силу ветра. Отвлекаясь от обычных дел, он старался представить себе работы на льду в такую погоду, прокладывание полыньи, заносимой снегом, опускание труб, к которым не прикоснешься рукой. И здесь, в Арктике, он находил, придумывал, изобретал будущие приемы работ. Алексей привык в Арктике не торопиться, обдумывать каждый шаг до мельчайших подробностей. Он знал, как благодарны были строители завода-автомата работникам московского «Завода заводов» за то, что они учли при создании автоматов все мельчайшие особенности их работы в арктических условиях. Алексей понял, что именно так и следует проектировать строительство ледяного мола. Его нужно строить не руками, а машинами, целой армией особых машин, приспособленных к холоду, к пурге, скрывающих своих командиров в теплых кабинах. Прежде чем строить мол, нужно изобрести механизмы для его строительства, сконструировать их и построить.