Ходов, узнав о начале работы термоядерной установки в Проливах, встал, прошелся по салону, согнув свою узкую спину и положив на поясницу левую руку, сказал:
— Так и должно было быть. Правительство сразу поступило дальновидно и мудро. Опытное строительство мола было начато в Карском море, на его же побережье перенесены опыты оттаивания вечной мерзлоты. В резерве было предусмотрено термоядерное тепло.
— Почему же нам не сказали об этом? Почему? — горячился Алексей.
Федор Терехов выколотил трубку и заметил:
— В таких делах у нас принято сообщать результаты.
— Правильно принято, — остановился посредине салона Ходов, выпрямляясь. Он с удивлением потер поясницу. Видимо, привычная боль прошла. Он покачал головой. — Не беда, если и поволновались. На себя должны были рассчитывать.
— Полынья вскрывается! — пронеслось по всему ледовому строительству.
Галя ждала Алешу в каюте. Она схватила его руки и заплакала счастливыми слезами
— Разве могло… разве могло такое грандиозное дело в нашей стране окончиться неудачей! — сказала она.
— Да, Галя, — задумчиво сказал Алеша. — Вот оно, сложение всех усилий, направленных твердой рукой. Мне уже казалось, что я постиг коллективность творчества. А когда стало трудно, едва не усомнился. И, оказывается, ошибся снова.
— Теперь все хорошо, Алеша?
— Теперь хорошо. Но теперь начинается испытание.
— Какое испытание?
— Нас… и мола на прочность.
С этого дня радио по нескольку раз в сутки приносило известия о распространении полыньи. Стали наблюдаться подвижки льдов. Береговой ветер отрывал от берегов припай, гнал льды на мол.
За последние дни вокруг ледокола началось сжатие льдов. Беспокоясь за судьбу ледокола, Федор не ложился спать. Внушали ему тревогу и остальные корабли флотилии.
Полынья пока не дошла до гидромонитора, но мертвая ледяная равнина преобразилась. В солнечных лучах то здесь, то там слепящими звездами вспыхивали зеркальные грани вздыбленных, нагроможденных в торосы льдин. Слышались раскаты грома, ухали пушечные выстрелы, сливаясь в гул канонады. Казалось, где-то близко идет бой.
Войной друг на друга шли ледяные поля. Ветер с посвистом гнал их, чтобы столкнуть. Льды упирались кромками, со скрежетом напрягались, давя, поднимая друг друга. Трещины разверзались по километру длиной. Ровная поверхность ледяных полей от перенапряжения вспучивалась складками, как земля во время землетрясения. Поднимались зубчатые хребты и, словно ожив, начинали двигаться ледяными валами, готовыми все смести на пути.
Стоя на мостике, Алексей наблюдал за ближним ледяным валом, внушавшим Федору особенные опасения. Вал этот двигался прямо на корабль. Ему осталось пройти метров пятьдесят. Стихийная, толкающая ледяной хребет сила способна была сжать корабль, раздавить, как яичную скорлупу.
С утра вал приблизился еще на несколько метров. Льдины у его подножья трескались, потом начинали подниматься, словно какое-то чудовище выпирало их снизу спиной. При этом льдины на гребне вала шатались и сползали вниз, на их место поднимались новые, поблескивая гранями изломов.
Вал походил на гигантскую морскую волну, подчиняясь всем законам ее движения, но лишь в другой мере времени, в чрезвычайно замедленном темпе. Он повторял движение волны, как повторяет бег секундной стрелки стрелка часовая, незаметно переползая от цифры к цифре.
Федор вышел на мостик.
— Темное небо, — он указал Алексею на затянутый облаками горизонт.
— Темные облака?
— Чистая вода за горизонтом. Отражается на облаках.
Алексей схватил Федора за руку:
— Федор! Это первая вода, очищенная ото льдов. Атомная энергия, сложенная с теплом Гольфстрима! Первая чистая вода в части Карского моря, отгороженной нашим молом! Ты только посмотри на нашего красавца! Взгляни на ледяные поля за ним!
По сверкающему снежному насту тянулись две линии радиаторов, вдали превращаясь в параллельные исчезающие нити. Они напоминали гигантский рельсовый путь, пересекающий ледяною равнину от Новой до Северной Земли.
Вдоль этого «рельсового пути», стоя как бы на невидимых его шпалах, высились ажурные мачты с крутящимися лопастями ветряков. Потеплевший весенний ветер уже не мог охлаждать радиаторы, но через ветряки он отдавал теперь свою силу холодильным машинам, способным охладить раствор и предохранить сооружение от таяния под влиянием теплых вод полыньи.
За линией ветряков до самого горизонта тянулась нетронутая снежная гладь.
— Разве не радостно, Федя, думать, что эта граница, — указал Алексей на мол, — проведена нашими руками? Вот она, переделанная нами природа! — и он сделал широкий жест рукой.
Федор вынул из кармана трубку и, не раскуривая, взял ее в зубы.
— Беспокоит красавец, — процедил он, смотря на линию ледяного мола.
— Все тревожишься, полярный капитан? — сказал Алексей, кладя руку на плечо Федора. — В моем представлении ты — воплощенная забота. И я знаю, о чем ты сейчас больше всего тревожишься. Это, вероятно, единственный случай в твоей жизни моряка, когда ты беспокоишься не только о корабле.
— Угадал. Пока льды с обеих сторон мола стояли, спокойнее было.
— Ничего! — сказал Алексей, с вызовом смотря на север, где необозримой равниной раскинулись кажущиеся такими мирными спящие еще льды. — Выдержим! Пусть движется на нас вся эта громада!
— Ты уверен? — спросил Федор, наклоняясь, чтобы защитить от ветра трубку, которую он раскуривал.
— Уверен? — переспросил Алексей и стал сразу серьезным. — Расчет, Федор.
— Точный?
— За это пока поручиться нельзя. Никто из нас, инженеров-проектантов, никто из консультантов-ученых не мог точно назвать ту чудовищную силу, с какой северные льды нажмут на сооружение. Если бы ты знал, Федя, каких трудов, сомнений и споров стоил нам выбор ширины мола!
— Сто метров! — с заботой сказал Федор и еще раз посмотрел на две сходящиеся вдали линии радиаторов.
Они были на расстоянии ста метров одна от другой, но по сравнению с белым простором льдов полоска, ограниченная ими, казалась узенькой и хрупкой.
— Поля, — Федор указал на север, — вроде паруса размером во все Карское море. Штормовой ветер потащит на мол весь ледяной покров моря. Раньше мол с юга полями был укреплен. Теперь на них не надейся. Термоядерная энергия растопила «подпорку», — Федор кивнул в сторону взломанных льдов и темного неба, отражающего чистую воду. — Как бы мол не сдвинуло. Всплывет он, как обыкновенная разбитая льдина.
Алексей долго молчал, смотря на север, на грозную ледяную равнину, которая еще ничем не проявляла своей силы, словно накапливая ее.
— И мы этого боимся, Федя, — сказал Алексей. — А больше всех боится Василий Васильевич. — Он помолчал. — Правительство понимало эту опасность, и поэтому нам разрешили соорудить в Карском море лишь опытный мол, чтобы проверить на нем все условия работ и уточнить его размеры. Но не думай, что мы слепо подходили к этому вопросу. Сила сжатия льдов не может превышать каких-то определенных усилий.
— Каких?
— Хотя бы прочности льда, через который передается это усилие. Определить силу, которая поднимает вот эти ледяные хребты, мы, инженеры, можем. Мы рассчитываем, исходя из этого, и прочность твоего корабля, о котором ты всегда так тревожишься.
Федор вынул изо рта трубку и, глядя на близкий ледяной вал, сказал:
— Льды порой раздавливают корабли. Полярный корабль проектируется так, чтобы его выпирало изо льда при сжатии.
— Это все верно, Федя. Я не хочу тебя заверить, что все уж очень благополучно. Враг, осаждавший нас с юга, побежден. Враг, грозящий нам с севера, силен. Но и наша преграда достаточно крепка.
— Покрепче бы надо.
— Нельзя, Федя. Увеличение ширины — это затруднение замораживания, удорожание строительства и удлинение его срока.
Федор выпустил клуб дыма.
— Инженеры-экономщики.
— А что, Федя! Подумай, сколько металла, сколько труб сэкономили наши ребята! Водопровод на Луну, в самом деле, десять раз хватило бы построить, — и Алексей рассмеялся.