Нет, это безумие, другого слова и не подберешь!
— Да, я могу сломать ногу, утонуть или замерзнуть, — согласился я. -И все же я сделаю попытку. Что касается поиска пути туда и обратно, то это как раз несложно. Вы запеленговали «Зебру» и знаете точно, где она находится.
Вам не трудно запеленговать и любой другой передатчик. Так что я могу прихватить с собой рацию и поддерживать с вами связь, а вы будете мне подсказывать, куда идти. Все очень просто.
— Может, и так, — отрезал Хансен. — Если бы не одна мелочь: у нас нет такой рации.
— У меня в чемодане лежит «уоки-токи» с радиусом действия двадцать миль, — сообщил я.
— Какое совпадение! — пробормотал Хансен. — Случайно прихватили с собой эту игрушку, верно?.. Держу пари, док, у вас в чемодане еще много всяких забавных вещичек, а?
— Что везет в чемодане доктор Карпентер, разумеется, не наше дело, с легкой укоризной произнес Свенсон. Раньше он так не считал. — А вот то, что он собирается уйти в одиночку, это уже касается и нас. Доктор Карпентер, вы в самом деле полагаете, что мы согласимся с этим легкомысленным намерением?
— Я не прошу вас ни с чем соглашаться, — заявил я. — Ваше согласие мне ни к чему. Прошу вас об одном: не мешайте мне. Ну, и еще, если можно, дайте мне кое-что из продовольствия. Если нет, обойдусь и так.
С этими словами я отправился в свою каюту. Вернее, в каюту Хансена.
Впрочем, моя или чужая, мне было наплевать, притворив дверь, я тут же заперся на ключ.
Законно предполагая, что Хансен будет не слишком доволен, найдя дверь собственной каюты на замке, я не стал зря терять время. Набрав шифр, открыл чемодан. Почти три четверти его объема занимала защитная арктическая одежда, самая лучшая, какую только можно купить. Тем более что покупал я ее не за собственные деньги.
Я сбросил с себя одежду, натянул просторное вязаное белье, шерстяную рубашку и вельветовые рейтузы, а поверх — толстую шерстяную парку с подкладкой из. чистого шелка. Парка у меня была не совсем обычная, слева под мышкой был пришит кармашек странной формы на замшевой подкладке, еще один такой же карман, но уже иной формы, виднелся и справа. С самого дна чемодана я достал три примечательные вещицы. Одну из них, девятимиллиметровый автоматический «манлихер-шенауэр», сунул в карман слева, и он пришелся как раз впору, а остальные две, запасные обоймы, свободно поместились в правом кармане.
Надеть на себя все остальное было уже просто. Две пары толстых вязаных носков, войлочные бурки и наконец меха — верхняя парка и брюки из оленьих шкур. Капюшон из волчьего меха, унты из котика и рукавицы из меха северного оленя поверх перчаток из шелка и варежек из шерстяной пряжи довершили мой наряд. Теперь, если я и уступал белому медведю в способности выжить в условиях арктической бури, то совсем немного.
Я повесил на шею защитные очки и маску, сунул во внутренний карман меховой парки водонепроницаемый фонарь в резиновом чехле, извлек "уоки-токи” и закрыл чемодан. И снова запер на шифр. Сейчас в этом не было необходимости, «манлихер-шенауэр» покоился у меня под мышкой, но пусть будет хоть какое-то занятие Свенсону на время моего отсутствия. Разместив в рюкзаке медицинскую сумку и стальную флягу со спиртом, я отпер дверь каюты.
Пока я собирался, Свенсон даже не сдвинулся с места. Хансен тоже. Но к ним добавились еще двое: Ролингс и Забринский. Хансен, Ролингс и Забринский, трое самых крупных парней на корабле. В последний раз я их видел вместе в Холи-Лох, когда Свенсон вызвал их с «Дельфина», чтобы они присмотрели за мной и помешали мне сотворить что-нибудь нежелательное. Возможно, коммандеру Свенсону снова пришла в голову та же мысль. Хансен, Ролингс и Забринский.
Они показались мне сейчас просто великанами.
Я обратился к Свенсону:
— Ну, так что? Закуете меня в цепи?
— Небольшая формальность, — заявил Свенсон. Он и глазом не моргнул при виде меня, хотя явно мог бы решить, что к нему на подлодку ненароком забрел одинокий шатун-гризли. — Заявление для записи на пленку. Ваши намерения самоубийственны, у вас нет никаких шансов. Я не могу на это согласиться.
— Прекрасно, ваше заявление записано на пленку, к тому же в присутствии свидетелей. Теперь дело за цепями.
— Я не могу дать свое согласие из-за того, что только что обнаружена опасная поломка. Наш техник проводил обычную калибровку ледовой машины и обнаружил, что сгорел один из электромоторов. Запасных у нас нет, надо перематывать катушку. Вы сами понимаете, что это значит. Если нам придется нырнуть, мы не сможем найти дорогу обратно. Стало быть, все, кто останется на льду, будут для нас потеряны.
Я не винил капитана, но был немного разочарован: у него было время придумать что-то получше. Я сказал:
— Давайте свои цепи, коммандер. Дождусь я их или нет?
— Вы все равно собираетесь идти? Даже после того, что я вам сообщил? — Да перестаньте вы, ради Бога! В конце концов, я могу пойти и без запаса продовольствия.
— Моему старшему помощнику, — голос Свенсона звучал теперь совсем четко, — торпедисту Ролингсу и радисту Забринскому все это очень не по душе.
— А мне плевать, по душе им это или нет.
— Они просто не могут позволить вам сделать это, — настойчиво продолжал капитан.
Это были не просто крупные парни, это были гиганты. Я против них был все равно что ягненок против голодных львов. Конечно, я прихватил пистолет, но чтобы достать его из-под верхней парки, мне пришлось бы почти раздеться, а Хансен доказал еще тогда, в столовой, в Холи-Лох, как стремительно реагирует на любое подозрительное движение. Но даже если я достану пистолет — что из этого? Таких людей, как Хансен, Ролингс или Забринский, на испуг не возьмешь. Даже с пистолетом. А выстрелить в них я не смогу. Они ведь тоже всего-навсего выполняют свой долг. — Они и не позволят вам сделать это, — снова заговорил капитан. Если, конечно, вы не позволите им сопровождать вас. Они вызвались добровольно.
— Конечно, добровольно, — фыркнул Ролингс. — Особенно когда в тебя ткнули пальцем.
— Они мне не нужны, — заявил я.
— Вот и вызывайся после этого добровольцем, — как бы про себя проговорил Ролингс. — Могли бы хоть спасибо сказать, док.
— Вы подвергаете опасности жизнь своих подчиненных, коммандер Свенсон.
А помните, что сказано в приказе?
— Помню. Но я помню и то, что в походе по Арктике, как и в горах или разведке, шансы на успех у группы по меньшей мере удваиваются. Я помню и то, что если мы позволим штатскому врачу в одиночку отправиться на станцию «Зебра», а сами будем отсиживаться, как зайцы, в тепле и уюте, то честь американского флота наверняка будет запятнана.
— Значит, вы рискуете жизнью своих людей ради доброго имени подводного флота Соединенных Штатов. А что думают по этому поводу ваши подчиненные?
— Вы слышали, что сказал капитан, — произнес Ролингс, — Мы вызвались добровольно. Да гляньте хоть на Забринского. Вылитый герой!
— Перестань, — потребовал Забринский. -Никакой я не герой!..
И я уступил. А что мне еще оставалось делать? Да и потом, как и Забринский, никаким героем я не был и к тому же вовремя осознал, что с такими спутниками даже самая трудная дорога покажется легче и веселей.
Глава 5
Первым сдался лейтенант Хансен. Нет, слово «сдался» здесь не подходит, Хансен, похоже, даже не знал, что такое понятие существует, просто он первый из нас стал проявлять проблески здравого смысла. Схватив меня за локоть, он почти прижался губами к моему уху, стащил защитную маску и прокричал:
— Все, док! Пора остановиться!
— Еще один торос, — заорал я в ответ.
Хансен успел уже снова натянуть маску, прикрывая лицо от жгучего ледяного ветра, но, кажется, все же услышал эти слова, потому что отпустил мою руку и позволил двигаться дальше. Вот уже два с половиной часа Хансен, Ролингс и я по очереди выдвигались ярдов на десять вперед и прокладывали путь, держа в руке один конец длинной веревки — не столько для того, чтобы вести остальных, сколько чтобы подстраховаться от грозящих жизни ведущего опасностей. Хансена веревка уже однажды выручила, когда он поскользнулся, упал на четвереньки и, карабкаясь по крутому склону, вдруг свалился куда-то в бешено воющую тьму. Восемь футов пролетел он вниз, прежде чем, оглушенный встряской и болью во всем теле, повис в воздухе над дымящейся черной водой.