Полковник был рад оказать помощь коллеге, находящемуся далеко в море, хотя для этого и потребовалось бы рыться в пыльных папках.
— Патиашвили? Я помню ее дело. Но сейчас все начальство превратилось в таких ярых защитников закона. Повсюду суют свой нос юристы, обвиняют нас в насилии, оспаривают абсолютно законные и оправданные приговоры. Поверь, в море сейчас лучше. Я просмотрю ее дело и перезвоню тебе.
Аркадий помнил о том, что если американцы их прослушивают, то они могут услышать поступающую на «Полярную звезду» информацию. Чем меньше, значит, звонков, тем лучше, даже если и допустить, что у него будет возможность связаться с Одессой еще раз. Николай следил за стрелкой на шкале рации: сигнал был не очень устойчивый.
— Погода, — шепнул он Аркадию. — Прием ухудшается.
— У нас совсем нет времени, — проговорил Аркадий в трубку.
— Преступники публикуют свои письма в газетах! — продолжал полковник. — Почитай «Литературку»!
— Она мертва, — перебил его Аркадий.
— А! Ну дай мне подумать.
Неудобства доставляла и четырехсекундная задержка каждой фразы. В отличие от микрофона, трубка телефонной связи была по-старинному украшена специальной вороночкой, в которую нужно было говорить. Аркадий лишний раз вспомнил, что вся современная аппаратура «Полярной звезды» находилась у самого днища судна, в безраздельном владении Гесса.
— Проблема в том, что у нас фактически ничего против нее не было, — с какой-то неохотой выговорил Павлов-Залыгин. — Ничего такого, с чем можно было бы идти в суд. Обыскивали ее квартиру, продержали в КПЗ, но обвинить ни в чем не смогли. А все дело закончилось громким успехом.
— Какое дело?
— Это было в газетах, даже «Правда» печатала. — В голосе полковника звучала законная гордость. — Международная операция. Пять тонн грузинского гашиша были отправлены из Одессы на нашем сухогрузе в Монреаль. В брикетах, высшего качества, внутри тюков с шерстью. Таможня обнаружила. В таких случаях мы тут же налагаем арест на груз, но тут решили скооперироваться с канадцами и проследить цепочку в оба конца.
— Так сказать, совместное предприятие.
— Вот-вот. Операция завершилась полным успехом, ты должен был… о ней…
— Да. Какую роль играла Зина Патиашвили?
— Глава нашей цепочки оказался ее дружком. Она полгода работала на камбузе сухогруза, это было единственное судно, на котором она действительно работала. Ее видели на палубе, когда началась погрузка но…
Разряды атмосферного электричества заглушали его голос.
— …к прокурору. Но мы все же выслали ее из города.
— Остальные соучастники все еще в лагере?
— Все до одного в лагерях строгого режима. Я знаю, была амнистия, но это не то, что при Хрущеве, когда выпускали всех подряд. Нет, когда…
— Мы теряем его, — обратился к Аркадию Николай.
— Она проработала на сухогрузе шесть месяцев, но из ее трудовой книжки явствует, что в общей сложности она работала на Черном море в течение трех лет, — скороговоркой произнес Аркадий.
— Но не на камбузе. Она… с… рекомендациями и обычными процедурами…
— Чем она занималась?
— Плавала. — Голос полковника опять стал отчетливо слышен. — Она выступала за сборную черноморской флотилии на различных соревнованиях. А до этого — за команду своего профессионального училища. Поговаривали, что она могла бы принять участие и в Олимпийских играх, если бы не вопрос дисциплины.
— Небольшого роста, крашеная блондинка? — Аркадий не мог поверить, что они говорят об одном и том же человеке.
— Да, но тогда ее волосы были еще темными. Довольно привлекательно выглядела в дешевом… импортном… Алло! Ре…
Голос полковника пропал, как лодочка, затерявшаяся в волнах.
— Все, потеряли, — Николай ткнул пальцем в зашкалившую стрелку.
Аркадий выдохнул и откинулся на спинку кресла; лейтенант следил за ним встревоженным взглядом. У него были основания беспокоиться. Одно дело, когда молодой мужественный радист проводит на секретную разведстанцию честную советскую девушку для того, чтобы соблазнить ее, и совсем другое — доверить военные тайны какому-то преступнику.
— Мне очень жаль. — Николай не мог более вынести напряженной атмосферы. — Я хотел позвать вас сюда пораньше, когда условия приема были лучше, но тут поднялся такой шум по поводу потерянного трала, пошли переговоры с Сиэтлом и Управлением… На «Веселой Джейн» это была последняя сеть.
— Торвальд?
— Да, норвежец. Он обвиняет нас, а мы его: он переборщил с максимальным весом. Потерял трал и все навесное оборудование. В таких льдах его не выловишь, вот ему и приходится возвращаться в Датч-Харбор.
— Значит, с нами остается только «Орел»?
— Компания уже направила к нам три рыболовецкие шхуны. Там не могут оставить такой плавзавод, как наш, с одним-единственным вспомогательным судном.
— Зина говорила тебе, что она пловчиха?
Николай закашлялся.
— Она говорила только, что умеет плавать.
— А сейчас на судне есть кто-нибудь еще, кого бы ты встречал в «Золотом Роге»?
— Нет. Послушайте, можно я задам вам вопрос? Что вы будете писать в вашем рапорте обо мне? Похоже, что вы все знаете.
— Если бы я знал все, я не стал бы задавать вопросы.
— Да-да, но все же, вы обязательно упомянете и мое имя? — Николай придвинулся поближе, Аркадию подумалось, что он из тех юношей, которые в школе пытались из-за плеча учителя подсмотреть, какую оценку он им ставит в журнал. — У меня нет никакого права вас спрашивать, но я хочу попросить вас об одном: подумайте, что со мной будет, если все это будет изложено в вашем рапорте. Это не ради меня! Моя мать работает на консервной фабрике. Я постоянно шлю ей отрезы флотского сукна, она шьет из него юбки и брюки, а потом продает друзьям — денег-то не хватает. Она живет только ради меня, и какая-нибудь дурная весть просто убьет ее.
— Не хочешь ли ты сказать, что я буду отвечать, если в результате твоего предательства твоя мать умрет от горя?