***
– Поймите, это моя жизнь, и лишь мне решать, как жить, – думаю, эта фраза просто обязана была стать эпиграфом к периоду моего взросления. Когда тебе 19, ты с улыбкой вспоминаешь свои страдания в 14, и думаешь, что все было не так уж и плохо. Родители не одобряли моих интересов. Для меня это было то же самое, что не одобрять тебя всего. Конечно сейчас, спустя несколько лет, я могу их понять. Могу понять их страх и заботу. Но тогда я чувствовала лишь отречение, единственным уместным следствием которого был побег от всего.
Это случилось одним весенним днем. Я больше не могла оставаться дома наедине с родителями и своими страхами, поэтому решила уйти. Я не знала, к кому идти или зачем, – меня просто увлекало в одном направлении.
Арбат был моим успокоением. Я приходила туда, только чтобы послушать уличных музыкантов. Каждая песня, каждая сыгранная мелодия была уникальной. Даже если перепевали старые песни, это делали по-особенному, по своему нраву, показывая свой личный характер. Я словно проникала в души разных людей, тайно находила в них своих единомышленников и лучших друзей.
В тот день Арбат был на удивление безлюдным. Лишь изредка случайные пешеходы шныряли по тротуару и незаметно исчезали во мгле холодного весеннего утра. На улице играл всего один музыкант. Я его раньше не встречала, поэтому с интересом наблюдала с другой стороны улицы. Во время игры его потрепанная шляпа то и дело скатывалась набекрень. Он небрежным движением каждый раз поправлял ее, а затем снова продолжал увлеченно играть. Наверное, я ни разу не встречала человека, который бы настолько отдавался своему делу. На улице почти никого не было, но, мне казалось, будь перед ним даже многолюдная толпа, он все равно играл бы только во имя музыки.
Молодой человек резко остановился. Он стоял с гитарой в руках и смотрел на меня, а я также продолжала за ним наблюдать. Наши взгляды пересеклись и были не в состоянии отпустить друг друга. Сама того не осознавая, я пересекла улицу и подошла к музыканту. Вмиг сердце ушло в пятки. На меня безмятежно смотрела пара желтых глаз.
– Ты совсем продрогла, – парень указал на мои заледеневшие пальцы. – Еще только март, стоит теплей одеваться.
– Я не планировала, что буду на улице, – в голосе проскальзывало смущение, – да и вообще не знала, что… что ты тут делаешь?
Легкая улыбка коснулась его губ.
– Я просто делаю то, что хочу. Сегодня вот захотелось стать музыкантом, и я даже нашел своего слушателя, – он задумчиво посмотрел в сторону. – Оказывается, гораздо проще что-то делать, когда знаешь, что это не напрасно. Сейчас, например, ты наполнила мою музыку смыслом.
Я стояла и слушала его как завороженная. За последние несколько лет у меня накопилось столько вопросов, с которыми в одиночку было невозможно справиться. Но с чего начать? Что спросить?
– А я ушла из дома.
На секунду показалось, что желтые глаза загорелись и также неожиданно потухли.
Через полчаса мы уже были в его квартирке. Я присела на мягкий диван с потертым клетчатым пледом и загнула ноги под себя. Музыкант устроился на подлокотнике и отпил горячего чая из огромной кружки.
– Точно не хочешь? – он еще раз уточнил, не хочу ли я чая.
– Я же сказала, меня спасет либо крепкий кофе, либо что-то еще крепче.
Он усмехнулся.
– Вот как думаешь, почему существует просто нереальное множество кофеен и ничтожное количество чайных домов?
Я вопросительно взглянула на него.
– Люди хотят то, чего хотят другие. Но это не значит, что нужно подстраиваться под их желания. Будь верна себе – это самое главное.
– И как интересно это связано с кофе?
– Да все в этом мире связано друг с другом. Стоит лишь немного задуматься, и ты увидишь бесконечные логические цепочки.
– А наша встреча? Это тоже логично? – я пристально посмотрела на него, с нетерпением ожидая ответ.
– Всему есть объяснение, даже этому. – Он явно не хотел касаться этой темы, поэтому мне пришлось уступить.
– Так почему ты ушла из дома?
– Это длинная история.
– У нас весь день в распоряжении.
Я заулыбалась.
– Тогда поехали.
Мы и правда, проболтали весь день. Музыкант – или как он себя называл Бунтарь – раскрыл мне свою философию жизни. В его словах была мудрость и в то же время романтичное сумасбродство. Он сказал, что можно всю жизнь прожить в страхе, а потом умереть в страхе. Эти слова мне особенно запомнились. Я поняла, что многое в этой жизни было надуманно, что, по сути, это многое – иллюзорно, а то оставшееся настоящее не терпело никаких колебаний. Бунтарь показал мне другую сторону творчества, не ту, что видят родители или обыватели. Он показал все его величие через призму страха, отчуждения и одиночества. В тот миг я была словно табула раса, по которой он водил умелой кистью художника.