Да, теперь мать хотя бы в курсе того, на кого она училась и с кем встречается, но её не было рядом тогда, когда Им в этом отчаянно нуждалась. Когда дочь звала её, звонила и просила приехать, чтобы утешить и помочь, потому что учёба давалась крайне тяжело в первый год, мать либо сбрасывала звонки, либо отчитывала её за слабость и вечное нытьё.
— Я люблю тебя, потому что биологически ты — моя мать. Думаю, я благодарна тебе за наши с тобой общие воспоминания из моего детства, но знаешь… — Ханыль вбирает воздух в лёгкие, чтобы продолжить и набраться смелости, — ты никогда не была мне мамой. Я увиделась с тобой, узнала, что ты живёшь нормально. Это всё, чего требовала моя душа за эти последние годы. Если ты так хочешь этого, то я найду время не через десять, а через пять лет. До встречи, — Им тряхнула рукой, когда родительница попыталась схватить её за запястье.
— До встречи.
На небе сгущались тучи, хотя синоптики дождь не обещали.
Чем дальше уезжала Ханыль от этого дома, тем легче ей становилось. Она плакала и не понимала, почему слёзы так отчаянно рвутся наружу. Пряча лицо между лопаток Кана, она прижималась к нему всем телом и содрогалась в рыданиях. Была непонятная невидимая тяжесть на плечах, словно она поступала неправильно, но она никак не могла найти другого выхода. Притворяться, что она счастлива общению с матерью, хотя это совсем не так? Она так не могла.
Проезжая вновь мимо моря, Ханыль повернула к нему голову и следила за тем, как оно начинает бушевать.
— Пожалуйста, помоги мне в последний раз. Помоги отпустить эти обиды.
Шептала Им, мысленно умоляя Джинёна и эти волны унести её тревоги.
Она задремала во время поездки обратно в Сеул, но когда проснулась, то ещё никогда не чувствовала себя такой бодрой и здоровой. Душа не болела, сердце цвело — всё хорошо.
***
Пока девушка спала, ей вновь снился странный сон, действия в котором она объяснить себе не в силах, но чувства, ощущаемые в нём, словно остались при ней даже с пробуждением — липкий страх, неугомонный ураган эмоций, который бушевал внутри, горячий ком, предательски застрявший в горле.
В этом сне она плакала и бежала изо всех сил от толпы, чтобы спасти свою жизнь. Её предали самые близкие друзья, вонзая нож в спину, пуская про неё не самые лицеприятные слухи, топили в пучине грязи и оскорблений — люди самые страшные монстры. А те, кого ты подпускаешь близко, хуже любого врага или дикого хищного зверя. И Ханыль проснулась в страхе, но понемногу приходила в себя, когда Даниэль целовал её ладони и смотрел в глаза, наклоняясь ближе, чтобы невесомо коснуться губами лба девушки.
Ханыль оглянулась и увидела, что сейчас они, видимо, за городом. Справа от неё расположился на холме небольшой двухэтажный домик — вполне обычный на первый взгляд, вокруг массивные деревья с царственной кроной, уже зацветающей листвой — золотистой, красной, желтоватой. Они все создавали гармонию друг с другом, и смотреть на это было одним наслаждением. Девушка взяла протянутую Даниэлем руку и сделала шаг вперёд, кутаясь в куртку, потому что здесь лучше всего ощущался холод и чувствовалось дыхание зимы.
Как ни странно, в Сеуле такого лютого мороза не чувствовалось, да и пронизывающего ветра тоже не наблюдалось. Траву покрыл сверху тонкий слой снега, но из-за полуденного солнца он таял на глазах — зелень блестела и сияла, словно россыпь звёзд. Даниэль улыбнулся, но слегка потянул её за руку, чтобы побыстрее оказаться в тёплом и уютном домике.
Как только они зашли внутрь, то щёки Им обдало горячим прогревшимся воздухом, и она ахнула от удовольствия. Как ни крути, а на холоде она бывать не любила, предпочитая подобным прогулкам по свежему воздуху посиделки дома с горячим чаем и сладостями.
— Мама сказала, что это дом отца, который он давным-давно, ещё до своего исчезновения, переписал на неё. Продать его не получалось, потому что тогда спроса не было, а несколько лет назад я уговорил её оставить его. Он мне безумно нравится — здесь тихо, спокойно, уединённо, — пропев последнее слово, Кан рассмеялся и, присев на маленький диван в бежевой махровой обивке, похлопал рядом с собой, чтобы Им присела тоже.
— Здесь мило, — Им устало вздохнула и облокотилась о парня, положив голову ему на плечо.
Даниэль переплёл пальцы их рук между собой и глядел на них, и на лице у него расплылась счастливая улыбка.
— На самом деле, не так уж мы и далеко от города. Да и посёлок здесь один хороший рядом совсем, — Даниэль слегка нахмурился и время от времени щурил глаза, когда вспоминал знакомые места. — В лесу очень красиво, особенно открывающаяся панорама с лоджии, — Ханыль сопроводила его слова удивлённым вздохом, на что Кан усмехнулся. — А ещё на втором этаже в одной из комнат есть проектор, поэтому можно там смотреть фильмы. Было бы круто, — Им кивнула, соглашаясь со всем, что после говорил Кан.
Он рассказывал об этом доме, вскользь упоминая отца, о проведённом Рождестве в прошлом году, в целом о своей жизни и о моментах, связанных с этим домом. Было интересно слушать, узнавать что-то новое, но Им даже не заметила, как вновь уснула под треск брёвен в камине, мягкий тихий голос парня и его тепло, что разливалось по всему телу, проникая даже в самые далёкие уголки сердца.
— Мне так повезло встретить тебя, Ханыль.
Судя по времени Им проспала больше шести часов. Даниэль догадывался об этом, потому что она явно слишком утомилась во время поездки, поэтому он подготовил ей таблетку от головной боли и уложил в постель, укрывая пуховым одеялом. Когда девушка проснулась, то на улице наступили сумерки и в комнате было мягкое бежевое свечение от свечи у кровати.
Пламя дёргалось и полыхало как-то неравномерно друг с другом, словно кто-то дует на них и пытается затушить. Ханыль подумала, что сквозняк, но ничего не могло это спровоцировать. Решив плюнуть на это, она встала и стала осматриваться.
Задержавшись у огромного окна, Им застыла около него на несколько минут, любуясь тем, как фонарные столбы, разместившиеся на лоджии, мягко освещали территорию и у их фонарей были заметны мелкие снежинки снега, которые медленно кружились в воздухе, словно танцуя друг с другом, и опадали на поверхность.
Ветра почти не было, но верхушки крон деревьев слегка тормошило, и они покачивались из стороны в сторону. Ханыль скрестила руки на груди и вздохнула, потому что ощутило умиротворение. Словно душа, наконец, нашла покой.
Кончики пальцев подрагивали от сильного желания выбежать на улицу и стоять вот так под мелким снегопадом и наблюдать за тем, как всё кружится и двигается. Стать одним целым с природой и почувствовать всю жизнь, таившуюся в этих лесах; разгадать секреты, что затерялись среди стволов деревьев; смеяться и улыбаться от того, как ветер вплетает в волосы аромат хвои и свежести.
Это щекотало сердце изнутри, поэтому Ханыль прикоснулась к окну и провела по нему рукой, пальцем очерчивая имена.
Мы.
Боже, какое это всё-таки ребячество, но от того, насколько это мило и очаровательно смотрелось, у неё сводит челюсти. Она хочет обнять эти слова, прижать к груди и запихнуть в пустующие дыры в душе. Но они выжжены у неё на сердце, и от этого становится ещё теплее и приятнее.
Ханыль не знает, за что она могла заслужить это счастье, которое испытывает сейчас. Она задаёт вопросы, но не получает на них ответов.
Близится Рождество, и Им только сейчас замечает в окне соседские дома. Семейная пара украшает дом и двор, а дети резво играются и бегают вокруг, даже не думая помогать. В другом доме свет не горит — может, хозяев пока нет дома. Ханыль чувствует себя моментом, словно она всего лишь секунда или обрывок воспоминаний, но потом вновь тянет руки вперёд и оставляет отпечаток ладони на запотевшем окне.
Всё красиво. Всё правильно. Всё это очень нравится Ханыль.
Она слышит, как Даниэль заходит в комнату и шепчет ей: «Проснулась, наконец». Он подходит к ней со спины и обнимает, сцепляя руки на её талии. Кан уткнулся подбородком ей в плечо и прикрыл веки, потому что ему это всё тоже до безумия нравится.