Нравится до помутнения в глазах быть рядом с Ханыль, потому что она кажется ему идеальной. И Даниэль, пожалуй, тоже задаётся вопросом, как ему могла достаться такая девушка, как Им.
— Я люблю тебя, — шепчет Ханыль и поворачивает голову к парню. Коснувшись губами его щеки, она чувствует, как слёзы подбираются к глазам.
— Пошли вниз, я приготовил поесть. Ты наконец попробуешь моё фирменное блюдо. И где-то через двадцать минут будут готовы кексы, так что давай не будем медлить. Я, если честно, так проголодался! — Кан улыбается Ханыль и надувает губы, чтобы она поцеловала его, и Им выполняет его просьбу.
Поцелуй выходит смазанным, но пропитанным необъятной нежностью, из-за чего у Ханыль дрожат руки.
— Уже не терпится попробовать! — Им будто по волшебству слышит чудный аромат сладкого десерта, и у неё тут же заурчал живот. Они оба усмехнулись, и Ханыль стало даже немного неловко.
Даниэль счастливо подпрыгивает и убегает вниз, что-то крича ей, но она не разбирает слов. Ханыль в последний раз оглядывается назад и выглядывает в окно, переводя взгляд со своего отражения вглубь леса.
Благодарность — вот, что сейчас у неё на уме.
В сердце поселилась любовь, и Им не может сдержать искренней улыбки. Может, вот они — ответы на вопросы о её будущем. Может, все тяжёлые трудности позади; и самое главное, что Ханыль хотелось бы выбросить из своей головы раз и навсегда — ощущение одиночества.
Теперь она не одна, ей будет с кем разделять горькую боль. Это несметно радует. Впереди у неё — у них — вся жизнь, и никто не знает, что будет дальше, но теперь Ханыль не боится, а с нетерпением ждёт и наслаждается каждым моментом. Наверное, так и должно быть.
Наверное, это правильно — ценить жизнь, не бояться завтрашнего дня и быть счастливой. Наверное, это и имели ввиду Джинён, Минхён и все остальные.
— Всё хорошо. Даже намного лучше — прекрасно. Спасибо.
========== 15 ==========
Три года спустя.
— Твоя мать была жалкой, и никогда не любила вас, потому что изначально не хотела никаких детей. Ради вас она убила все свои мечты!
Чанёль сильнее сжимает руль в руках и жмурится от света фонарных столбов. Парень думал, что больше чувствовать не умеет, а его сердце застыло в давно забытых муках. Но сейчас оно бьётся так часто и громко, словно сумасшедшее, что Пак хочет вырвать его. Ему нравилось ничего не ощущать. Нравилась эта пустота в грудной клетке, когда он вспоминал о матери.
Он отцу не верит. Только не ему и только не в эти слова. Его мать не могла им врать. Она не могла не любить Чанёля.
Пак ведь стёр её из своей жизни с тем фактом, что она умерла и так тосковала по старшему сыну. А сейчас это всё рассыпалось на его глазах.
Чанёль оправдывает слова отца только из горя — Пак старший словно постарел на десять лет, когда узнал о заключение в тюрьме младшего сына. Правда парень не знает: это было больше из страха за их семью, или из-за настоящего родительского инстинкта.
Пак, только увидев своего первого сына, не знал, куда себя деть. Он начал плакать то ли от счастья, то ли от незнания, что делать дальше. А вдруг он не сможет стать ему достойным отцом? А вдруг Джемин вырастет посреди ненависти и холодной атмосферой между родителями? Что делать ему тогда?
Парень держал маленький хрупкий комочек в своих больших руках и дивился тому, как его жизнь менялась у него на глазах. Она становилось такой дивной и чудесной, когда Джемин доверчиво тянул к нему руки и касался мягких ладоней носа. Мысли о детях были последними в голове Чанёля, когда другая машина решила проскочить на красный свет светофора.
Удар. Рваный вдох. Темнота, которая принимает Чанёля в свои руки, словно родного сына.
Очнувшись, Чанёль мог разглядеть только размытые тусклые силуэты. Но то, что полностью привело его в чувства и дало ощутить внутри себя вернувшуюся жизнь — тихий детский плач и заглушающая его фраза дрожащим голосом: «Папа, ты жив». Пак может полностью открыть глаза и проснуться только спустя два дня, когда жизненные показатели приходят в норму.
Мужчине помогают принять сидячее положение на кровати, переключив режим кровати, и подкладывают аккуратно подушки за его спину. Пак озадачивается намного больше, когда хочет пошевелить ногой, но ничего не чувствует, а под одеялом всё остаётся неподвижным.
Ещё через неделю его навещает Джинхо одна, оставляя детей по рекомендации врача дома у Соын, договорившись с ней утром. Чанёль встречает жену недоуменным взглядом, но она не особо удивлена тем, что услышала от мужа минутами позже. Вместо лишних слов она садится рядом с ним и обнимает, аккуратно гладя Пака по голове.
Жизнь Чанёля переворачивается в одно мгновение, и единственный человек, который разделял с ним это несчастье — Джинхо, успокаивая плачущего мужа в своих объятиях. Пак не знал, что ответить. Он очень сомневался в том, что теперь его жене хватит простого «спасибо» на всё, что она для него делает сейчас.
Но, несмотря на полное отсутствие какого-либо проявления благодарности со стороны парня, Джинхо оставалась на его стороне, созванивалась с детьми по видео-чату и показывала Чанёлю.
Забрать их и увести к подруге была идея психолога Чжан. Он сказал, что пока Чанёль будет привыкать к своему новому стилю жизни и, так скажем, новому телу, понадобится много времени и ещё больше усилий. Поэтому ввязывать детей хотя бы в первую неделю похода парня по всевозможным врачам будет не очень хорошим делом для определения их индивидуальностей и становления, как личностей.
Оставлять наедине с няней тоже плохо скажется — дети будут чувствовать себя брошенными и ненужными, ощущать ущемление от отсутствия родительской любви и внимания. Поэтому Исин — так он просил его называть, чтобы создать между ними приятную и дружескую атмосферу для успешной дальнейшей работы — порекомендовал передать временную опеку над детьми на людей, которым можно доверять. И которых они сами знают: голос, жесты, смогут распознать их запах — дети к этому очень восприимчивы.
Пока Джинхо была занята уходом за Чанёлем и походами вместе с ним к психологу и остальным врачам, Ким полностью взяла на себя ответственность за её детей на несколько дней. Джемин — их старший сын, чаще всего в обед сидел вместе с младшей сестрой, и они вместе смотрели мультфильмы, пока дочь Соын мирно спала в их спальне рядом с Чонином.
Девушка даже не понимала, как ей удавалось успевать следить за тремя маленькими будучи на седьмом месяце беременности.
— Слушай, Сехун, Ханыль приглашает всех, так что ты не можешь это пропустить! Ты ведь говорил, что у тебя будут выходные на следующей неделе!
О на другом конце трубки устало закатывает глаза и откладывает от себя документы. О и вправду не планировал задерживаться в Китае ещё на одну неделю, но пришлось отсрочить свой заслуженный отпуск в родном Сеуле.
Когда Джинхо освободилась и забрала детей у замотавшейся, но явно довольной Соын, то приехала к Ханыль, так как возвращаться домой — туда, где нет Пака — совсем не хотелось. Там словно совершенно пусто без него. Даниэль, поприветствовав Джинхо, позвал детей к себе и своему сыну в гостиную, чтобы девушки могли спокойно поговорить о своём.
И когда разговор медленно перетекал к случившейся трагедией с Паком, то Джинхо как-то грустно улыбнулась, грея ладони о кружку с горячим чаем.
— Я вряд ли когда-нибудь смогу полюбить Чанёля. Но я ему очень благодарна. За всю недолгую осознанную жизнь я любила по-настоящему только вас. И моих… То есть, наших детей. Меня обманывали и унижали, мною пользовались. Я была ничтожеством даже в глазах родителей, но Чанёль никому не дал меня в обиду с тех пор, как я стала его женой. Он помог, когда я в этом нуждалась. И сейчас мне абсолютно плевать, что он не может ходить или бегать вместе с нашим сыном по заднему двору. Чанёль жив. И теперь ему помочь обязана я. Думаю, это и есть та задача, ради которой мы оба родились и встретились. Я благодарна ему, Ханыль, и люблю наших детей. Это всё, что мне нужно.