Вечером осваиваем снегоходы. Два новеньких "Бурана" - двухместные открытые машины, похожие на мотоциклы, только на гусеничном ходу, будут помогать в маршрутах. Это тоже новшество. В прошлых экспедициях в полевых геологических лагерях мы полагались только на собственные ноги. За "Бураном" удобно буксировать сани с образцами, а уцепившись за капроновый фал, сзади могут скользить два-три лыжника.
Сначала я самостоятельно отрабатываю вождение снегохода. Машина проста в управлении, тем не менее ухитряюсь чуть не свернуть деревянный короб, через который влезают в холодный склад. Затем по указанию нашего начальника (он, к счастью, отсутствовал в тот момент, когда я торпедировал склад) отрабатываем коллективную буксировку. Я снова усаживаюсь в седло. Начальник и Ганс, как всегда улыбающийся, приготовились к буксировке. Завожу машину, вопросительно оборачиваюсь. Начальник радушно кивает. Нажимаю на газ - и снегоход, подпрыгнув как норовистый конь, срывается с места. Мы выкатываемся на снежную целину на окраине станции. Здесь я прибавляю скорости. "Буран" лихо несется по застругам, словно по стиральной доске. Теперь я уже освоил машину и чувствую себя в седле как лихой наездник. Слегка привстаю, словно в стременах, и еще сильнее жму газ. Сзади раздается истошный вопль. Оглядываюсь. Ганс, вцепившись в натянутый шнур, катится в одиночестве, начальник валяется на снегу. Делаю крутой вираж, возвращаюсь назад. Глушу мотор точно у ног начальника, жду, как он оценит мое мастерство. Но начальник молчит, снег забился ему за ворот, одна лыжа соскочила. Он сопит, отряхивается.
Оставив "Буран", иду к нашему доктору. Он хранитель станционной печати. У меня кипа конвертов, многие просили погасить марки на Дружной. Над докторским домом белый флажок с красным крестом. Вокруг намело большие сугробы. Чтобы войти, надо нырнуть на несколько метров вниз по крутым обледенелым ступеням. В прихожей в углу внушительная коллекция разнообразных костылей. К счастью, они пока простаивают без дела. Небольшая приемная заполнена летчиками. После несчастного случая с самолетом они зачастили к доктору. И сам начальник авиаотряда серьезно недомогает. Что поделаешь - нервы.
...и праздники
Заканчиваются приготовления к вылету в горы. Но вечер 24 декабря мы освобождаем от работы. Зарубежные коллеги Ганс и Эдвард приглашают нас на рождество!
Отец Ганса по профессии плотник. Многие приемы плотницкого мастерства освоил сын. Из листа фанеры выпилил аккуратную елочку, позеленил ее фломастером, украсил звездочками из серебряной и золотой конфетной бумаги. Рядом подвесил на нитках три апельсина, красный пластмассовый свисточек, гирлянду сушеных яблок. Под елкой укрепил несколько свечек. Получилось очень нарядно.
Повар подготовил по такому случаю две отлично подрумяненные, нафаршированные рисом курицы. Рождественский стол получился на славу! И напитками стол не обделен: виски, водка, бутылочное и баночное пиво, соки. Геологи довольны. Даже самый экспансивный из них, курчавый, похожий на фавна палеонтолог Игорь, улыбается.
- Маловато, Ганс, - кивает он на бутылки, - но ничего, сойдет!
- Рождество - семейный праздник, - смущается Ганс. - На рождество немного пьют. Больше на Новый год.
Начальник зачитывает поздравительные открытки нашим иностранным друзьям. Мы постарались написать их как можно теплее, не забыв о женах и детях.
Ганс и Эдвард сидят серьезные, растроганные. Им далеко не просто у нас в экспедиции. Если нам порой взгрустнется, затоскуешь по дому, то среди своих как-то легче переносишь разлуку. Они же не только в Антарктиде, но еще и на иностранной станции. Конечно, мы стараемся быть гостеприимными хозяевами, но тем не менее... Недаром говорится: "В гостях хорошо, а дома лучше".
Ганс включает свой портативный магнитофон. Звучит торжественный колокольный перезвон, потом песенка о зеленой елочке в исполнении жены и двух детей Ганса. И наверно, каждый из нас вспомнил в этот момент своих родных и близких.