Сомнения, вызванные книгой Амундсена, несколько рассеялись, когда я взялся за книгу Нансена. В 1893 году Нансен и лейтенант Иогансен покинули судно «Фрам» и двинулись на собаках к полюсу. Но, не дойдя четырёхсот километров до полюса, они вернулись на Землю Франца-Иосифа – у них не хватило продовольствия. В своём дневнике Нансен писал:
«Перед нами расстилалась ровная ледяная поверхность». Эти слова заставили меня невольно даже вскрикнуть: «Там есть поля для посадки! Можно смело лететь…»
Уверенность в успехе укрепила книга Пири. Он писал:
«Утро выдалось на славу: ясное, солнечное, стоял тридцатиградусный мороз и дул лёгкий ветерок. Идти было значительно легче, чем в предыдущие дни: широкие многолетние льдины чередовались с высокими, но сравнительно отлогими торосистыми нагромождениями. Мы постарались наверстать упущенное время».
Я так живо представил себе, в каких условиях нам предстоит работать, какой лёд нас ждёт на полюсе, как надо снарядить экспедицию, какие избрать самолёты и как осуществить мечту, словно я уже побывал там.
Я написал книгу «Мечта пилота», и меня прозвали мечтателем.
Вопрос о полёте на полюс очень взволновал авиационный мир. Сколько споров и возражений вызвал проект этой экспедиции!
Как всегда, когда речь идёт о смелом, трудно достижимом деле, нашлось немало людей, считавших эту мысль жюльверновской фантазией. Многие полагали, что такая экспедиция преждевременна для современного состояния авиации. Другие выдвигали серьёзные доводы, что Арктика таит много ловушек, которых людям не избежать. Третьи считали поход к полюсу возможным, но расходились во мнениях, каким путём достичь его: предлагали лететь не на самолётах, а на дирижаблях; использовать летающие лодки; предварительно высадить воздушный десант, чтобы люди подготовили аэродром… «Сколько голов, столько умов» – говорит русская пословица, и все высказывали различные мнения.
Но наступил момент, когда все наши споры прекратились. Проект экспедиции был утверждён.
Завоевание полюса
22 марта 1937 года с московского аэродрома поднялись в воздух четыре тяжёлых воздушных корабля и взяли курс на Северный полюс, к далёкой, таинственной точке, на пути к которой погибло немало смельчаков. Люди, летевшие на этих самолётах, должны были поднять там красный флаг своей Родины.
Взволнованные, счастливые, но и насторожённые, мы покинули Москву.
Флагманскую машину вёл я; за мной шли лётчики: Герой Советского Союза Василий Молоков, Илья Мазурук и Анатолий Алексеев.
На борту наших самолётов находилась экспедиция, которой предстояло высадиться на полюсе и остаться там для проведения научной работы. Ведь дело было не в том, чтобы нанести полюсу «визит» и «открыть» его, а в том, чтобы обогатить этим открытием познания людей и принести им пользу.
Ещё год назад я обследовал Землю Франца-Иосифа и выбрал базу для экспедиции на острове Рудольфа. Там были оставлены грузы для будущих зимовщиков полюса.
По плану первую посадку мы совершили в Холмогорах, около Архангельска. Уже там нам пришлось испытать своё терпение: десять дней нас не выпускала погода. Шёл мокрый снег, дождь, лётное поле раскисло, и наши тяжёлые машины на лыжах не могли оторваться от земли.
Все тешили себя мыслью, что на следующем этапе пути, в городе Нарьян-Маре, такой неприятности больше не приключится. Ведь Нарьян-Мар – столица Заполярья, там мы будем иметь дело с серьёзной, северной погодой!
Действительно, когда мы приземлились в Нарьян-Маре, стоял лёгкий морозец – градусов восемь–десять, и мы были вполне довольны.
Однако весна гналась за нами по пятам. Трудно представить себе наше разочарование, когда, проснувшись утром, мы увидели, что столица Заполярья угощает нас дождём…
Без конца тянулись дни томительного ожидания.
Лишь один Папанин в Холмогорах не знал ни минуты покоя: с шутками и прибаутками он тащил на самолёт всё, что попадалось ему на глаза.
– Братки! – обращался он к механикам. – Я купил телёночка и поросёночка прихватил. На полюсе пригодится?
– Пригодится, – соглашались они.
Иван Дмитриевич таинственно исчезал и вскоре возвращался с торжествующим видом, но, конечно, не с поросёночком, а с солидной свиньёй, и не с телёночком, а с тушей хорошо упитанной холмогорской коровы.
– А немножко сметанки можно?
– Давай, давай, Иван Дмитриевич, – снова соглашались механики.
И, ласково улыбаясь, Папанин втаскивал в самолёт большую кадку сметаны. Неудивительно, что механики поощряли хозяйственные наклонности Папанина, они и сами были не прочь захватить кое-что, не указанное ни в каких списках, хотя бы, например, целый запасной мотор. Мало ли что может пригодиться в дороге!
Папанин прекрасно знал, что на полюс мы можем доставить только девять тонн груза, и всё же он накапливал и накапливал новые богатства. Ему всё-таки удалось «протащить» контрабандой на полюс тонну лишнего груза.
Теперь мы мечтали попасть на Маточкин Шар, надеясь, что уж он-то нас не подведёт.
Пролив Маточкин Шар пересекает Новую Землю. Он делит её на две части – южную и северную и соединяет два моря – Баренцево и Карское. Среди прочих арктических коварств Маточкин Шар отличается особыми «прелестями» – их называют стоками.
Стоки – это местные ветры, которые стекаются сюда, словно кто-то их специально гонит. Кругом ветер три-четыре балла, а в проливе свирепствует шторм. Поэтому, хотя мы и стремились попасть туда, раз нам полагалось это по маршруту, на душе было не совсем спокойно: уж больно ненадёжна погода на этом Маточкином Шаре!
Наши худшие опасения сбылись: на другой же день после прилёта поднялась такая неистовая пурга, как будто кто-то гигантской метлой сметал покровы с гор. Ураган поднимал снежные вихри на высоту пятнадцати–двадцати метров и нёс их из Баренцева моря в Карское. Откроешь дверь – и попадёшь в белую тьму: и бело и темно.
Это длилось трое суток. Вокруг самолётов намело такие сугробы, что мы их откапывали два дня. И вот тут началась обычная арктическая канитель: корабли стояли в полной готовности, на Маточкином Шаре наступили лётные дни, а на Земле Франца-Иосифа в это время разыгрался шторм. Когда там водворилась тишина, у нас снова поднялась несусветная буря, правда, к счастью, менее продолжительная. А было уже 17 апреля. И все ходили с одной мыслью, с одним желанием: когда же на Рудольф?
Наконец выдалась счастливая минута. Над Маточкиным Шаром стояли облака, но зато на Рудольфе их не было.
Мы поднялись и пошли над облаками. Внизу расстилались белые равнины. Был вечер, но не темно – в этом районе уже начались белые ночи. Плывёшь, как на лодке в тихую погоду, и лишь шум моторов говорит о стремительной быстроте.
Скоро перед нами открылось удивительное зрелище: на северо-западе появилось тёмно-вишнёвое зарево. Облака остались позади, а впереди заблистали лучи яркого солнца.
Я вёл машину прямо против его разгорающегося света, шедшего не с востока, а с запада. Так получилось потому, что в это время на Земле Франца-Иосифа солнце за горизонт не заходило – наступил полярный день.
Через несколько часов внизу под нами замелькали многочисленные острова архипелага Земли Франца-Иосифа.
Радостно встретили нас зимовщики на Рудольфе – они уже заждались. Нам приготовили прекрасный аэродром, жилые дома.
Свой дом они украсили флагами, а при входе поставили огромную убитую медведицу. Она была подпоясана красным кушаком, в лапах держала поднос с хлебом и солью, а на шее у неё висел большой ключ с надписью: «Ключ от полюса».
Эта шутка нам очень понравилась.
Как бы в награду за такую встречу, мы преподнесли зимовщикам письма, книги, а также пластинки, что было для них дороже всего, так как это были не обыкновенные пластинки, а наговорённые родственниками. Наперебой бросились товарищи к патефону. Каждому хотелось поскорее услышать родной голос с Большой земли. Помню, первым занял место у патефона радист. К нему подбежал метеоролог: