— А про врача я говорила тебе? Король назначил к моей госпоже своего личного лекаря — на него-де можно положиться, он сохранит от всех в тайне, куда будет отдан на воспитание бедный крошка! Как будто здоровье и благополучие госпожи не стоят на первом месте! Любому лекарю можно дать золота, и он тебе за это родной матерью поклянется в чем угодно, это все хорошо знают.
— Бесспорно, — ответил я. — Но я хорошо знаю Гайдара: нет врача искуснее, чем он. Королева будет в надежных руках.
— Он же войсковой лекарь! Что он понимает в родах?
Я засмеялся.
— Он много лет состоял при войске моего отца в Бретани. Где ратники, там и их жены. Мой отец держал в Бретани пятнадцатитысячный гарнизон. Поверь, у Гайдара богатый опыт.
Этим ей пришлось удовлетвориться. Она опять завела речь о кормилицах, и я удалился.
В тот же вечер она прискакала в харчевню, по-мужски сидя на лошади, с головой закутанная в плащ с капюшоном. Маэва привела ее в дом, выгнала на улицу всех, кто еще не спал, включая Кау, а потом пригласила Ральфа для беседы с бабкой. Я улегся спать, не дождавшись конца их беседы.
На следующее утро мы с Ральфом выехали в обратную дорогу, прихватив с собою для бодрости две бутыли тернового вина. К моему удивлению, Ральф ехал такой же радостный, как и на пути сюда: наверно, после краткой побывки в краях, где прошло его детство, служба у меня уже не была ему в тягость. Бабушка пересказала ему все новости, по пути он поделился ими со мною; это было главным образом все то же, что мне говорила королева, с небольшой добавкой придворных сплетен, занятных, но малоинтересных, за исключением, пожалуй, неизбежных пересудов о намерении Утера отказаться от ребенка.
Ральф теперь, совсем как его бабка, очень беспокоился о том, как сделать, чтобы опека над ребенком досталась мне. Мне смешно было это видеть.
— А если король откажет, что тогда?
— Поедем в Бретань, сговоримся с королем Будеком.
— Ты думаешь, он позволит тебе остаться при младенце?
— Будек ведь мне тоже родич, не забывай.
— Да, но не побоится ли он прогневить Утера? Отважится ли действовать втайне от него?
— Этого я не могу сказать с уверенностью, — ответил я. — Будь это не Будек, а Хоэль, сын его, тут все было бы ясно. Они с Утером всегда грызлись, как два кобеля за одну суку.
Я не стал добавлять, что сравнение это хоть и неприличное, но самое верное. Ральф кивнул, жуя (мы остановились перекусить на солнечном пригорке), и потянулся за бутылью.
— Не хочешь отхлебнуть? — предложил он мне тернового вина.
— Бог зеленого винограда да упасет меня от этого, мальчик! Оно должно еще год созревать, прежде чем станет пригодным для питья Подожди до будущей жатвы, а тогда уж раскупоривай.
Но он не послушался меня и выдернул пробку. Запах был весьма странный, а вкус, он сам признал, и того страннее. Когда же я безжалостно заметил, что Маэва по недоглядке, должно быть, налила ему вместо вина снадобье от поносов, он выплюнул на траву все, что успел набрать в рот, и натянуто осведомился, над чем это я так смеюсь.
— Не над тобой, Ральф. Дай-ка я тоже попробую глоток… Ну вот, тут все намешано как надо, просто я, видно, по рассеянности забыл предупредить о выдержке. Смеялся же я над собой. Столько месяцев, даже столько лет ломиться в двери небес и получить — что? Младенца с кормилицей. Если ты намерен и дальше оставаться со мною, Ральф, нам предстоит освоить много нового в ближайшие годы.
Он только кивнул; сейчас ему хватало забот насущных.
— А если придется переехать в Бретань, мы что же, и там будем жить вот под этим обличьем? Несколько лет? — Он презрительно щелкнул пальцем по грубошерстному плащу.
— Видно будет. Надеюсь, что не совсем уж в этом. Не шпорь коня, покуда не нашел переправы, Ральф.
На его лице я прочел разочарование: разве так должны говорить маги? Маги сами наводят переправы или же перелетают с берега на берег по воздуху.
— То есть посмотрим, что скажет король? А может, не обязательно его и спрашивать? Моя бабка говорит, надо объявить, что ребенок мертворожденный, и тогда можно передать его тебе тайно, король ничего и не узнает.
— Ты забываешь. Люди должны знать, что родился принц. А иначе что их заставит признать его после смерти Утера?
— В таком случае как же нам быть?
Я только покачал головой. Он принял мое молчание за отказ отвечать и покорно перестал задавать вопросы. Что до меня, то мне еще надо было изрядно поломать голову, пока что я еще не видел, как нам «переправиться». Королева — за нас, это значит, что половина — и самая трудная половина — игры уже выиграна. Но теперь надо еще решить, как одолеть короля: открыто ли просить его согласия или сначала сговориться с Будеком. И все же сейчас, во время нашего обеда, мои мысли не так уж были заняты Бретанью, королями, даже младенцем; я сладко нежился на солнце и не жалел убегающего времени. В Тинтагеле все сошло удачно само собой, без моих ухищрений. Дело двигалось; напоенный солнцем воздух дышал, божественный ветер проносился у меня над головой, невидимый в сиянии дня. Даже люди, не наделенные даром видеть или слышать богов, все равно как-то ощущают их присутствие, и я был тоже человек. Мне все еще недоставало дерзости — или мужества — испытать мою волшебную силу, но я радовался надежде, как радуется рубищу в зимнюю стужу нагой человек.