Он выставил цель: 2014 год плюс 200 лет и 8 месяцев. Лишние месяцы он добавил, чтобы попасть в будущее не осенью, а летом, хотя на такую точность особо рассчитывать не стоит. Слишком много переменных. Напряжение в сети, объём батарей, материал проводов и даже влажность воздуха в гараже — всё может сдвинуть конечную дату на несколько лет.
Эллис поднял палец и заметил, что он трясётся. Перед глазами горела кнопка зажигания. И наконец случилось: в голове пронеслась вся его жизнь. Вот его мать и отец, колледж, четырёхкилограммовый Айзли у него на руках и первая поездка сына на велосипеде. Он увидел Пегги на горе Брайтон: снежинки на ресницах, красные щёки; она цеплялась за него мёртвой хваткой и заливалась смехом. Он сам хохотал. Они так не смеялись уже…
Тоска, сожаление, злость и обида — вся эта боль пронзила грудь и тисками сжала сердце. Эллис судорожно вздохнул.
— Вот и всё ребята, — произнёс он и нажал на кнопку.
Глава 3
Сейчас самое время
Сначала с хлопком потухли лампы в гараже. Значит, на подстанции сработал предохранитель и, скорее всего, отключил электричество во всём районе. Больше ничего не произошло.
От разочарования защемило сердце. Но тут Эллис заметил, что кнопка зажигания до сих пор светится, а гул продолжает нарастать. Кресло завибрировало, словно массажное, и перед глазами у него всё расплылось. Он страшно хотел, чтобы машина времени сработала, но разум уверял, что это невозможно. И как Фома твердил: «Не верю», тогда как все чувства говорили: «Начинается!»
Сквозь ячейки в ящиках до сих пор виднелся плакат с «Семёркой Меркурий», но выглядел он странно: как будто посинел. Свет фонарей с улицы распался на все цвета спектра. И тут Эллис заметил движение. По полу медленно ползли тени, словно кто-то перематывал видео: не быстро, еле заметно, но всё же двигались. Время за ящиками текло быстрее, чем внутри. Значит, возник гравитационный колодец, стабильный и изолированный, а защитное поле не подвело. Это Эллис понял просто по тому, что ещё был жив.
Он посмотрел на планшет: цифры сменяли друг друга, всё быстрее с каждой секундой. Когда таймер закончит отсчёт, программа должна выключить электромагнитное и гравитационное поля. Но что случится потом?
Обратного пути уже нет.
Прошло минут пять, и Эллис забеспокоился, что Пегги скоро придёт. Увидит она его? Машина времени уже должна двигаться через другое измерение, но раз гараж никуда не исчез — а только как-то вытянулся, — наверное, и Пегги увидит его призрачную фигуру: стоп-кадр в миг, когда он нажал на кнопку. Вероятно, потом, преодолев какой-то барьер, он исчезнет в яркой вспышке, словно корабль «Энтерпрайз» из «Звёздного пути».
«Но когда? Побыстрее бы».
Словно по его просьбе, кресло дёрнуло, раздался вой и грохот, как от грузового поезда, и после ярко-голубой вспышки мир исчез за белой пеленой. Когда шум оборвался, Эллис почувствовал, что падает. Возможно, он кричал, но сам ничего не слышал. В голове застыла единственная мысль:
«Так вот что такое смерть».
—
Потом Эллис не знал, потерял он сознание или само понятие «сознания» утратило смысл. В одном он не сомневался: человеческий мозг — создала его эволюция или Бог — на такое точно не рассчитан. Он уже не мог воспринимать такую искажённую реальность. У разума есть свои пределы, и после того, как мир лишился всех знакомых ориентиров, путешествие через его зазеркальную изнанку оставило в памяти Эллиса только мутный отпечаток.
Сложно даже сказать, сколько оно длилось. Разум так привык полагаться на окружающий мир, что без него время потеряло своё значение. Догадайся Эллис раньше, то мог бы считать вдохи или отстукивать пальцем ритм, но такие трезвые мысли были ему тогда не по силам. Он не космонавт: его не учили встречать любую крайность со спокойным безразличием. Выронив планшет, он вцепился в подлокотники, стиснул челюсти и принялся молиться, а мимо в обрывках мыслей и всполохах света проносились года.
Эллис верил в Библию и методистского Бога. Сам он, правда, Писания толком не читал и не сумел, как говаривала его мать, «узреть Господа». Но разве это важно? Он не бывал во Франции и не читал «Отверженных», однако охотно верил, что Париж существует. Эллис постоянно ходил с Пегги в церковь, когда Айзли был жив, после — реже, за последние десять лет — почти никогда.
Как и с женой, отношения с Богом у него разладились, но отчего-то бешеный полёт на молнии с багажом в две сотни звёзд подтолкнул Эллиса набрать его номер. Сколько, наверное, тому приходится выслушивать пьяных звонков: «Блин, Бог, мне нужна твоя помощь. Я в такое дерьмо вля… Чёрт! Прости, что выругался… Твою мать! Я случайно!»
Эллис немного удивился, что ещё не молил Бога о спасении. Даже когда узнал о смертном приговоре. От врача Эллис пошёл не к пастору в церковь, а в бар к Уоррену, решив, что Бог и без того всё знает. Ну и работёнка, если подумать: целыми днями выслушивать миллиарды слезливых историй. Каждый просит спасти от смерти или пощадить близкого — будто никто не знал, на что подписывался. Но как бы Эллису ни претило молиться, страх сильнее гордости, а его одолел настоящий ужас. Он лишился всего, кроме Бога, и впервые за многие годы обратился к нему в молитве.
Первым вернулся звук. Негромкий поначалу гул, нарастая, превратился в режущий уши звон. Эллис вонзил пальцы в мягкий велюр и крепко зажмурился, втягивая воздух сквозь зубы. Наконец с громоподобным грохотом его тряхнуло последний раз.
И всё стихло.
Тряска тоже унялась. Эллиса охватил ступор, будто он всю ночь ехал за рулём и только сейчас заглушил двигатель. Он открыл глаза, не зная, чего ждать: дымящихся руин, сияющих небоскрёбов с летающими машинами или апостола Петра перед жемчужными вратами, который покачает головой и, как петух из «Looney Tunes», прохрипит: «Сынок, по-по-послушай, ты рановато к нам пришёл». Увиденное его поразило, хотя не должно было.
Перед ним стояли пластиковые ящики.
Они уцелели. В противном случае он бы наверняка погиб, только вот что-то с ними было не так — их будто растянуло, как его гараж перед вспышкой. Может, время до сих пор искривлено? Но затем Эллис понял: они просто оплавились. Ящики склеились, осели и накренились. Вдобавок от них поднимался дым. Запах напомнил о школе, когда Эллис лепил на трудах пресс-папье из полимерной глины.
Остальной мир изменился до неузнаваемости. Стояла ночь, но гараж пропал. Его сменил лес. Подул лёгкий ветерок, унося с собой большую часть дыма и успокаивающе шелестя листьями.
Вот и всё, конец путешествия. Получилось! Что именно, ещё предстоит выяснить. Эллис отстегнул ремень и толкнул ящики — те наклонились все вместе. Пришлось несколько раз их пнуть. Наконец выбравшись наружу, Эллис понял, что, в джинсах, фланелевой рубашке и свитере, оделся явно не по погоде.
Раньше он бывал только в молодых рощицах, обычно берёзовых или кленовых. Со школы он помнил, что все леса в Мичигане вырубили ещё в девятнадцатом веке — как и во многих других штатах. Древесина считалась обычном товаром, как говядина или кукуруза, так что большинство американцев видели девственные леса только в национальных парках. Однажды отец взял Эллиса в поход к северу от Грейлинга — вот это был лес! Огромный бор восточных сосен, которые длинными шеренгами несли стражу среди папоротников; казалось, лесу нет конца, и Эллис даже испугался на миг, что заблудится в этой дикой чаще, как Гензель и Гретель. Хотя на самом деле деревья были не такими высокими и росли прямыми рядами, выдавая руку человека.
Переступив через ящики, Эллис понял, что по сравнению с этим лесом сосны северного Мичигана были сорняками. Он ощутил себя крошечной букашкой: деревья взмывали на немыслимую высоту, исчезая в темноте крон, как тонувшие в облаках небоскрёбы. Исполины, сидя на скрюченных корнях толщиной с автомобиль, раздавались вширь среди куцего подлеска: папоротников, мхов и редких кустов.