– К-куда ты его...
– Домой.
Совсем мало прошла, к вечеру успею вернуться. Ребята, наверное, еще не проспались как следует. Ничего, устрою им беготню до самого утра...
– Забирай!!! – вопль догнал меня, когда я была уже за калиткой. – Забирай это отродье!
Я знаю. Я знаю, что есть другие семьи и другие родители. Может, ей всю жизнь не везло... Осуждаю ее, но в то же время понимаю, что не могу мыслить трезво. Только очень, очень хочу, чтобы ребенок забыл все. Стараюсь держать его так, чтобы не глянул ненароком за плечо, чтобы не увидел... ее. Только он, видимо, все понимает, потому что снова ревет... Уже не так громко. Очень хочу, чтобы забыл...
И сколько же раз говорить, что безмагия – не проклятье?.. Просто случается. Очень редко, но в любой семье может произойти.
Мы с матерью всегда жили на отшибе, далеко от городка. Отец появлялся редко, но я его видела и хорошо помню. И знаю, что он меня любит, как и мама. Просто потому что я его дочь. Пусть проклятая, пусть неудачливая, пусть обделенная, но дочь. Если бы не мой собственный пример, я бы возненавидела и эту женщину, и всех магов в ее лице. Поэтому твердо решила, что этот ребенок не станет никого ненавидеть. Он вырастет в семье. Причем, будет с ней подольше меня.
Ну а сейчас надо было поспешить: я отродясь не знала, как вести себя с детьми, тем более с такой мелюзгой. Зато твердо поняла, что руки устанут довольно быстро, пусть малыш и не слишком тяжел. Сам-то он, видно, только ползать умеет...
Мне все-таки пришлось постучать еще в одну дверь. С прошлого года я помнила, что в избе с синими ставнями живет местная знахарка. Как я и предполагала, она знала, что я в деревне, потому и не вышла.
– Знала, чем все обернется? – прямо спросила я.
Вместо ответа она буркнула что-то вроде «К лучшему» и стала собирать какие-то вещи. Вручила мне несколько кусков ткани, очевидно, для пеленок, туесок с молоком («Ребенка сейчас покормишь и в дороге», – пояснила бабка), даже какую-то деревянную трещотку. В завершение всего помогла устроить ребенка у меня на боку – дите обхватило ножонками за пояс, и пока я держала его, бабка поверх закутала платком нас обоих, надежно притянув малыша ко мне. Теперь можно было и придерживать его рукой, и заглядывать время от времени в детское личико. Нести ребенка за спиной я попросту боялась, хотя знахарка и говорила, что так будет проще.
Я оставила ей несколько медяков. А то еще решит стрясти плату с матери, и та окончательно свихнется.
Накормленный ребенок раздражал меня какое-то время звуком трещотки, но вскоре уснул. Придерживая у плеча черненькую головушку, я спокойно шагала пару часов и успела решить, что все, в общем-то, отлично... Пока он не заревел, требуя сменить пеленки. К слову, дите оказалось мальчиком, а таких остановок было еще четыре, пока я не увидела наш дом на холме. На четвертый раз, кстати говоря, у меня получилось замотать платок не хуже, чем это сделала знахарка.
А еще у меня болело все тело, и гудели ноги, поэтому когда подруги, увидев дите, заворковали и засуетились вокруг, я никак не могла разделить их восторга. Просто села на лавку в Общем доме (как раз успела к ужину) и беспомощно уставилась на деда Кирио. И он действительно всех спас, ведь ни Медунка, ни Лебеда тоже не знали толком, что надо делать с детьми.
– Воды согрейте, искупаем, – справившись с первым удивлением, скомандовал Кирио. – Ты, Медунка, иди каши сделай, пожиже, слышишь?..
Мальчика вымыли, накормили и уложили спать. Кирио пытался вывести старческим голосом единственную колыбельную, какую он помнил, но ребенок только смеялся и закрывать глаза никак не желал. Вскоре деда отстранила Лебеда и нежным голоском пропела «Ночную разбойничью», замедлив мелодию. Залихватский свист, который у нее получался лучше всего, пришлось заменить на «ой, люли-люли», зато ребенок, наконец, заснул. Где-то на словах «Наливай вина из бочки, эх-ма, эх-ма, что за ночка!»
А потом уже мне налили травяного отвара и уселись слушать. Сухо, просто и очень коротко я рассказала все, что со мной случилось. В конце повисло тягостное молчание, я жалела, что в кружке не осталось больше питья, и приходится смотреть на хмурые лица товарищей.
– В общем-то, ты все сделала правильно, – медленно произнес Кипрей, стараясь подвести какой-то итог.
– Я знаю.
И только Плакун остался по-прежнему бодр и весел.
– Ну, – ухмыльнулся он, – как назовем?
До чего же я его люблю.
– Сестренка, – хмыкнул он, словно прочитав мои мысли. – Ты просто молодец. Я за тебя горд.
Уверена, что все собравшиеся тогда подумали об одном и том же. Да, мы – проклятые. И все же мы вполне счастливы. Тем, что можем кому-то помочь. И тем, что наш новый член семьи никогда не услышит «Проклятый!» в детстве, когда он может легко в это поверить. Как верили когда-то мы все.
Одна только проблема была.
«Куда собралась?» – грозно спросил Кирио, поймав меня утром за рукав. За спиной у меня висел мешок, на плече болталась сумка.
– Уходить?! – рявкнул он, услышав мой ответ. – Ты что, сдурела?! Ребенок в доме! Вы на кого его собрались повесить, на меня или на Въюнка?!
В общем, он добился того, что мне стало стыдно. Он умел... Багульник и Каштан ушли на второй день после моего невольного возвращения. Один на север, другой на восток, через город. Никто на них не обиделся, только поворчали немного. Да, появление малыша добавило трудностей, но главная из них заключалась вовсе не в пеленках или чем-то бытовом, а в том, что он будто заставил нас всегда быть близко к дому. Обязательства? Не знаю. Мечта деда сбылась – мы стали походить на нормальную семью. Скрипели зубами и смотрели на весну в окно, мечтая сбежать.
Лебеда с Медункой держались, повинуясь проснувшимся материнским инстинктам, Лебеда вроде даже привыкла, а Медунка – нет. Не хватило терпения. Она ушла на пятнадцатый день после появления малыша. Не виню ее – с ребенком подруга возилась всегда долго, но еще немного – и стала бы злиться за то, что он не дает ей уйти. Правильно все сделала. Ничего не понял только, пожалуй, Кирио. Теперь он пытался удержать всех нас в доме. Дурак. Не понимал – добьется ведь, что сбегут все, даже не попрощавшись... Только Плакун останется – он, похоже, неплохо себя чувствовал, работая в городе. Или очень хорошо притворялся.
Мы долго не могли придумать, как назвать мальчика. Спросить у матери я не удосужилась, да и не дают имени суеверные селяне, пока ребенку год не исполнится. Злых духов опасаются.
Х-ха! Да ведал ли кто из той поганой деревни, что ты, малыш, станешь бедой пострашнее и проблемой посерьезнее, чем какие-то злые духи? Да кто их видел вообще?! Я – так точно нет. И ты не увидишь...
Уже и не помню, как мы друг другу прозвища выбирали. Само как-то вышло. В конце концов, сошлись на Белозере. Камнеломка, ядовитая, с цветами... Хорошее имя – и красивое, и сильное. Вырастет наш мелкий, поменяет, если не понравится.
Мы часто говорим, что ничего у нас нет, что из родных и близких осталась лишь сырая земля, потому и имена накрепко с ней связаны. В нее, мол, и вернемся. Лицемерны, да, ведь и семья есть, и товарищи. Вот, даже ребенок в Общем Доме появился... Может, от того столь паршиво бывает, что при семье и друзьях – все равно как один? Говорят, с друзьями рядом плохо не бывает... Да что они понимают, в нашей шкуре не поживши?! Или же те силы, лишившие нас магии, и способность дружить отняли? Встретила б тех богов – убила бы. По крайней мере, постаралась бы.
И можно вспомнить о мудрости, сказать, что в испытаниях кроется великая мощь и духовная сила, да только устала повторять – за двадцать-то лет.
Зачем себе врать, хотелось мне увидеть хотя бы раз, что это вообще такое – заклинание? Маги себе стихии подчиняют... Как это?
Каждый год в разных городах нашей Данирии проходят соревнования, любой колдун может принять участие. Я помню, лет восемь мне было, когда город Иннеке, близ которого жила я с матерью, наводнили волшебники. Я тогда впервые сбежала из дома... конечно, не в город – уже тогда понимала, что мне туда нельзя, – а на невысокий, поросший лесом на самой верхушке холм, служивший городу частью западной стены. Поле мое тогда, даже при большом старании, могло охватить пространство едва ли на десяток саженей вокруг, и я рассудила, что на холме, да еще забравшись на дерево повыше, я и посмотреть смогу на состязания, и никому не помешаю.