Нехватка конницы у красных с лихвой возмещалась наличием автотранспорта. Кроме захваченного атаманского гаража большевики имели большое количество грузовиков «Паккард», ранее выпускавшихся на заводе под Ростовом. Выделив из своих отрядов квалифицированных рабочих и создав сборочные бригады, красногвардейцы, починив оборудование, использовали все имевшиеся на складах запчасти, обшив деревянные борта новеньких грузовиков стальными листами и установив пулеметы.
В списке объектов для возможных диверсий, который мысленно составил полковник Смоляков, гараж занимал первое место. Нужно было потихоньку, используя надежных знакомых, попытаться установить связь с этим ключевым во всех отношениях подразделением.
Волею судьбы в 10-м полку оказался дядя Ивана Александровича – человек невоенный, всю жизнь мирно занимавшийся хозяйством. Откликнувшийся в свое время на призыв атамана Каледина присоединиться к ополченцам, он ввиду своего преклонного возраста был зачислен в команду по охране интендантских складов.
Двенадцатого февраля он вместе с другими такими же старцами был в карауле. Вечером охрана увидела движущуюся мимо складов кавалькаду всадников, окруженную ликующими оборванцами. Ничего не подозревая о бегстве из города генерала Попова и не понимая причину радости толпы, караул с любопытством стал наблюдать за происходящим. От толпы отделились несколько всадников.
Их командир подъехал к сторожам и рявкнул:
– Кто такие?
Караульные ответили, что они охраняют склады. А затем в свою очередь поинтересовались – кто это перед ними?
Рассвирепев, верховой закричал: «Так, значит, вы белогвардейская сволочь?!»
Дядя спокойно ответил, что и сам не знает, белогвардеец он или красногвардеец. А знает лишь, что ему поручили охранять народное имущество от разграбления. Ответ, видимо, пришелся всаднику по душе, и караул не расстреляли, а зачислили в 10-й полк.
Так все само собой и устроилось. Иван Александрович поселился у дяди и, изображая из себя уполномоченного по закупке керосина, приехавшего из Харькова по поручению губернской управы, постепенно овладевал искусством перевоплощения. Вскоре ни один сослуживец не узнал бы в уличном торговце бывшего полковника Генерального штаба. Зато Смоляков мог наблюдать все пертурбации «красной Вандеи» изнутри. Вскоре связь с гаражом, во многом благодаря пожилому родственнику, была установлена.
Глава 5
«Улицы Новочеркасска опустели. Кое-где на перекрестках группировались подозрительного вида типы, нагло осматривавшие редких одиночных прохожих и пускавшие вслед им замечания уличного лексикона.
Наступал момент торжества черни. Временами раздавались редкие одиночные выстрелы, а где-то вдали грохотали пушки. То забытые герои-партизаны, не предупрежденные об оставлении Новочеркасска, с боем пробивали себе дорогу на юг. О них не вспомнили. В суматохе забыли снять и большинство городских караулов, каковые, ничего не подозревая, оставались на своих постах вплоть до прихода большевиков. Такая нераспорядительность Донского командования подорвала к нему доверие, и многие партизанские отряды, не пожелав влиться в Степной отряд, предводительствуемый Походным атаманом генералом Поповым, присоединились к Добровольческой армии. В числе ушедших с добровольцами находились и сподвижники зарубленного большевиком Подтелковым полковника Чернецова, поручик Курочкин, а также партизанские командиры Краснянский и Власов».
Из дневников очевидца
По раскисшей февральской степи идти было трудно. Ноги вязли в грязи, перемешанной с талым снегом.
Из города решили выходить в сторону хутора Мишкин. Гимназисты, студенты и солдаты довольно удачно, без помех, миновали район Азовского рынка и скотобоен. Несколько раз хоронились в темных углах за хатами и заборами, пропуская отряды красных дружинников, а однажды – даже невесть откуда взявшихся то ли чехов, то ли мадьяр из бывших пленных.
Не доходя хутора Мишкин на найденной лодке без весел, обламывая прикладами остатки истончившегося льда, пересекли Аксай и дальше, поеживаясь от гуляющего по ночной степи ветра, потопали сквозь открытое пространство в сторону Старочеркасской.
Двигались довольно медленно. Из-за грязи, а еще – из-за хромавшего студента Журавлева. Шли молча. Каждый думал о своем, пытаясь хоть на короткое время предугадать будущее. Иногда, оборачиваясь, Алексей грустно смотрел на редкие огоньки, рассыпанные по темному телу Бирючьего куга, несущего на своем горбу донскую столицу. Детище атамана Платова – патриархальный Новочеркасск, словно выброшенный на берег огромный кит, застыл в предчувствии кровавой тризны.
Лиходедовы редко покидали город. Сколько Алешка себя помнил, отец работал в архитектурной мастерской при городской управе, а мать без конца давала уроки игры на фортепиано. Детство вспоминалось как катание зимой с горок и игра в лапту и салочки в тенистых летних переулках, заросших вишней и акацией. Семья жила скромно, но материальных трудностей не испытывала. Алешку – единственного сына – иногда баловали, и тогда все друзья объедались пирожными на его карманные деньги.
А однажды отец повез их в Ялту! Ничего прекраснее и загадочнее моря Алексей в жизни не видел. Эти волны, эти корабли… Не такие, как пароходики, бегающие вверх-вниз по Дону, а огромные горделивые океанские скитальцы, «пахнущие» романтикой экзотических стран и пиратскими, зачитанными до дыр, романами.
Эх, Ялта! Солнце и прибой, горы и крупный, как абрикосы, виноград…
Еще каких-нибудь два-три года назад, несмотря на громыхающую где-то в Галиции войну, жизнь обыкновенного русского гимназиста представлялась Алешке скучной чередой обязательных правил и ничем не оправданных умственных затрат. Фамилии геройских генералов, таких как Алексеев, Брусилов или Корнилов, конечно же, трогали мальчишеское воображение, но оставались где-то там, далеко на западе, за Москвой, за Петербургом, вместе с жизнями станичных казаков, проходивших перед отправкой на фронт конными парадами у Атаманского дворца. И кто бы мог поверить, что вскоре война – страшная, беспощадная – ночным татем подкрадется к порогу, хлынет в родные предместья, улицы и переулки обжигающим душу кровавым потоком людской ненависти.
Лиходедов шел и смотрел, как сапоги Мельникова оставляют в грязной степной каше следы, заплывающие талой водицей. Серега курил в кулак по-окопному, и дым его папироски щекотал ноздри.
«…Мельников… Друг с первого класса… Ведь это Серега затащил всех на собрание…»
В тот день все и началось. А может, как раз закончилось? Может, именно тогда испарились с уходом в Ростов Добровольческой армии надежды на создание мощного заслона рвущимся в Южную Россию большевистским ордам?
Алешка хорошо запомнил, как, сплюнув под ноги, выругался один подхорунжий казачьих войск, провожая глазами корниловцев:
– Нехай проваливають, дворянчики, мать их!…
И, обернувшись к своему спутнику в штатском, добавил:
– А на хрена нам Корнилов? Токма большаков ярить!
По Крещенскому спуску к вокзалу торопливо проскрипел десяток подвод из хозяйства генерала Эльснера, груженных штабным имуществом. Командование Добрармии, не найдя общего языка ни с Донским правительством, ни с Атаманом Всевеликого Войска Донского, перебиралось в Ростов.
Что ответил штатский, по виду из канцелярских, Лиходедов уже не расслышал. Звонкий, подброшенный ветром окрик стеганул слух:
– Алешка, постой!
Скользя по накатанной ледяной дорожке и балансируя расставленными руками, его догонял Серега.
– Подожди!
Не успев затормозить, Мельников схватил друга за рукав, чуть не опрокинув обоих.
– Алешка, пойдем с нами в пивную, – отдышавшись, выпалил он. – Пичуга – и тот складывается!
Мысленно оценив свое финансовое положение, Лиходедов засомневался, но зависть к товарищам взяла верх.