Под вечер, устав светить, солнце спряталось за тучи. Подул холодный, пронизывающий ветер. Дети, измученные за день, уже не могли сопротивляться холоду, сменившему полуденный солнцепёк.
Бригадир была вне себя. Ни уговоры, ни угрозы, не могли заставить работать детей. Они или начинали реветь в полный голос, или огрызаться.
Подводы пришли поздним вечером, когда на небе зажглись первые звезды. Чуть живых от усталости, голода и холода детей погрузили в телеги и повезли в деревню.
Ехали молча. Лишь неторопливо поскрипывали телеги, да изредка фыркали лошади.
– Не, – раздался вдруг голос с одной из телег, – я в деревне не останусь. Я в город пойду.
– Кому ты там нужен? – нехотя возразил ему другой.
– Стране. Может, я самым главным учёным стану.
– Ванька – учёный! Смешно, сонным голосом ответил ему собеседник.
"Дурак": подумала Роза, закрывая глаза не в силах больше бороться со сном. Сон сморил всех. Только мерно скрипели колеса телег. И никто не обращал внимание на горький запах полыни.
1987 г.
Два ветерана.
2000..е
Перед очередным днём Победы, в стране внезапно вспоминали, что есть такая категория людей, которые зовутся ветераны Великой Отечественной войны. В школах организовывали поиск ещё оставшихся в живых ветеранов, и приглашали на встречи. Школьники неохотно шли на такие мероприятия. Скучно. Тем более на улице вступает в свои права весеннее тепло и время сбрасывать зимнюю неуклюжесть и гонять до одури в футбол. Или можно посидеть на трубах, в компании с девчонками. Пивка попить. А тут, сиди в душном актовом зале, и смотри как старые перечники, чего там рассказывают. Если бы не "классная", то ищи ветра в поле, сидели бы они здесь. Правда, иногда было интересно. Особенно когда ветераны рассказывали о боях.
Иван Сергеевич сидел за столом в небольшом актовом зале, перед двумя десятком детей. Встреча с ветеранами. Их было двое. Ветеранов. Своего соседа Иван видел пару раз, но как звать его не помнил. Их пригласили на это плановое мероприятие. Он бы не пошёл, если бы не дети. Дед Иван любил детей. Но всегда робел, когда их собиралось больше двух, и ему надо было что-то рассказывать. О войне. О том, как воевал. На пиджаке у Ивана Сергеевича, красовались две медали за отвагу. Наград было намного больше. Но все эти юбилейные, Иван не любил, и не носил принципиально. Так они и лежали дома, в серванте, в отдельной коробочке. А эти, боевые, он носил с гордостью. И одевал только в День Победы или на таких вот мероприятиях. Дети с любопытством смотрели на его медали. Он видел, у некоторых мальчишек усмешку, мол, ветеран, а всего две медальки висят. Эх, знали бы они, чего стоили ему эти награды. Их он получил, проливая свою кровь и кровь врага, а не за то, что отправлял обворованные эшелоны на фронт. Иван знал таких ветеранов. И презирал их.
Иван не любил рассказывать о войне. А про что рассказывать? Про грязь, кровь, смерть? Да про подлость людскую? Как рассказать этим чистым пока ещё, душам, о том, что такое заградотряд? Зачем рассказывать о том, как умирал твой товарищ, не успевший прикурить, и получивший пулю в голову? Стоит ли говорить о том, что когда воют снаряды над головой, ты вжимаешься в землю, и воешь так, что горло судорогой сводит. От страха. И мысли при этом не о наградах, не о воинских подвигах. А никаких мыслей. Только ужас, раздирающий голову. И когда звучит команда, В атаку! За Родину! За Сталина, ты выскакиваешь из окопа, и ничего не видишь, кроме мелькающей перед глазами земли, и где-то там впереди, вспышек выстрелов. Кисло вонючий дым от взрывов перехватывает горло, и вместо ура-а-а, раздаётся только что-то вроде " а-аоа-а- ааауа", пока хватает дыхания. А потом дерёшься как чёрт, вымещая на немцах весь свой страх и ненависть. И ещё потому, что сзади тоже ждёт смерть. От пулемётов заградотряда.
Иван не любил рассказывать о войне. Он в эти минуты вспоминал своих товарищей. Погибших, или умерших от ран после войны. Обычно на вопросы, "Как там, на войне было?", отвечал, "Мёдом помазано".
Однажды он рассказал о своём друге детства Семёне, с которым вместе попал на фронт. Ему не повезло. В первом же бою его накрыло взрывом, и он остался на поле боя. Все считали его погибшим. А он выжил. Был в плену. Три года он провёл в концлагерях. Освободили наши. И после допроса его отправили в тыл. В глубокий тыл. На Колыму. Ещё на пять долгих лет. Иван встретил его в 72- м. Посидели. Выпили. Вспомнили юность свою. Семён, после очередной рюмки расслабился и рассказал, какая она жизнь в концлагерях-то. И где было легче – очень большой вопрос. Подвыпивший Семён, периодически захлёбываясь в кашле, но при этом не выпускающий папиросу изо рта, рассказывал о том, как выживали в лагере. Страх и голод, вот основные чувства, которые остались у человека в лагере. Порой голод затмевал все остальные чувства. Страх, понятия морали, жалость к другим, всё отступало перед возможностью найти еду. Выжить, всё делалось ради того, чтобы выжить. Ели человечину, срезали с умерших товарищей мякоти и ели. От том, что голод доводил людей до сумасшествия. Голод и ежедневные побои и унижения. Там любой готов был сделать что угодно, за кусок хлеба. Он рассказывал о том, как лежали в лужах, замерзая, зарабатывая туберкулёз и прочие прелести лагерной жизни, и не пытались спастись. Как он выжил? Да и сам не понимает. Кажется что и сейчас, зайдёт, старший по бараку и погонит на работы.