— За "этим"? Ты называешь так то, что было вчера ночью дома и на берегу, то, что сейчас? В этой горячей траве? Да…я уеду… разве может у нас с тобой получиться иначе?
— Не сердись! Я не так спросил!
Роман смотрел на нее все также открыто, глаз не опускал. Он безмолвно спрашивал и находил ответ. В серых глазах Нины не было обиды или сожаления, только легкая грусть и тихая улыбка — взрослая, спокойная, мудрая.
И Роман улыбнулся в ответ, взял Нину за руку, пальцы их сплелись.
— Я не для того сказал, чтобы осудить, — продолжал он, — ты другая. — Он помедлил, отвел глаза и все-таки закончил: — Ведь ты не одна должна была приехать. Правда?
— Правда.
Не было никакого смысла лгать ему. Нина вспомнила путь на юг, душный, вонючий плацкарт, свою потерянность. И так ей захотелось домой, к Сергею, не важно, кто из них на кого обиделся, кто молчит, а кто заговорит первым…
— Хорошо, что это ты, а не кто-то из них… ты другая, — повторил Роман. Он все не отпускал её руку, но Нина высвободилась сама, передернула плечами, отвернулась.
— Ну что ты заладил "другая, другая", а может, именно такая, как все? Вот, сейчас с тобой, а завтра вернусь в Питер и там у меня друг, вернее — жених, мы уже и заявление в ЗАГС подали, а я его с тобой тут обманываю. Но когда вернусь, ему ничего про тебя не расскажу, тоже стану обманывать. Мы с тобой пока я здесь, а потом — ничего не будет, я точно знаю, но все же сейчас с тобой. Это хорошо разве?
— Для меня хорошо, — Роман и внимания не обратил на отчаянную вспышку раздражения, развернул Нину за плечи, заглянул в глаза, — и для тебя тоже хорошо. Так надо было, чтобы мы были вместе и сейчас еще вместе… но не как эти…
Нина засмеялась, обняла его.
— Те, эти — дурачок ты! Мне с тобой хорошо! И теперь я точно знаю, что буду делать, когда вернусь… — она прижалась к его груди, слышала, как бьется сердце, такая близость была между ней и Романом сейчас. — Я поссорилась с человеком, которого люблю, уехала по-глупому из упрямства. А он меня тоже любит, только ничего мы не поняли в этой нашей любви. Здесь, с тобой, я поняла больше, вот вернусь в Питер — расскажу ему. Нет, не про нас, — она теснее обхватила Романа, — про нас, Ромочка, не буду. И не потому, что боюсь признаться, но все это, — Нина отстранилась, обвела рукой и глазами степь, цепь гор на горизонте, небо, — это только наше… Нет, больше твое, а я так, случайно. Но это все для тебя и пусть останется твоим. Я никому, никогда не расскажу! Моим это тоже останется, вот здесь, — Нина взяла его руку и ладонью прижала к своей груди, там, где сердце. Потом притянула на грудь и русую голову Романа. — Не будет так, что я уеду и забуду — ты знай!
Она снова легла в траву, увлекая за собой и его.
— Жара поднимается, — заговорил он у ее губ, — нельзя спать на солнце. Поедем домой, переждем зной, потом в бухту пойдем купаться, как вчера, хочешь? Ты сколько еще дней пробудешь?
— Как получится, Рома, — ответила Нина путая его волосы, — пока я не хочу уезжать. Мне с тобой хорошо… Правда! Лучше так, мы вместе не будем, но сейчас-то вместе! Ты и я… И ты прав, хорошо, что это со мной у тебя в первый раз было, а не с "этими". Ведь приставали, наверно?
— Приставали, да…
— А ты?
— Не знаю, я стыдился очень, что убираюсь, что грязный. А вот ты приехала, я все думал, что…если бы мы с тобой…и рисовал. А еще, когда ты мылась, я потом в душ ходил после тебя сразу, там в Береговом. И купальник ты вешала на веревку, на заднем дворе, а я утром рано выходил и трогал, и даже целовал…и наволочки твои менял когда, то на свою подушку надевал и спал так, чувствовал твой запах, тот же что в душе, ты шампунем голову мыла… И со мной было это, что…становилось больно и голова кружилась. Я не знал, что делать с этим. У нас много снимали женщины, но я никогда не трогал их вещи и в комнаты не ходил, когда звали. Боялся…
— Это они грязные, а не ты! Может, я и не другая, а ты точно особенный, Рома! Уезжать тебе надо в большой город учиться. В Питер приедешь ко мне? Картины привезешь…Просто так поживешь, в Академию художеств поступишь, там наверно курсы есть подготовительные. Приедешь?
— Не знаю, — Роман тоже лег навзничь в траву, смотрел в небо, — я бы хотел. Только как же к тебе, а жених?
— Ладно, мы об этом еще подумаем, — Нина перекатилась на живот, уперлась локтями в землю, а подбородком в ладони. Смотрела на Романа долго. Молчала. Потом легла к нему на грудь, обхватила, обняла крепко, прижалась, зашептала ему в шею. — Ты красивый! Знаешь, как девчонкам питерским нравиться будешь? Встретишь хорошую, чистую, полюбишь, и она тебя. И привезешь её сюда на это место весной. Чтобы маки были алые, много! Я люблю маки… И степь вся в цветах будет, и солнышко ласковое. Привезешь её сюда? Обещай…
— Привезу… А мы с тобой… это ведь не любовь?
— Нет, Рома, не любовь, ты еще ничего про это не знаешь. А это… Ты просто повзрослел, взрослым стал…
— Нина! Когда это приходит, мне больно и… дышать нечем… как сейчас..
Голос Романа прервался вздохом потому, что Нина поцеловала его между ключицей и шеей.
От её губ по всему его телу прошел трепет, навалилась истома, сердце затрепыхалось, как жаворонок в небе, забилось сильно и часто и пришло нестерпимое желание близости. Теперь Роман знал, чем оно заканчивается, когда с ним Нина и стремился испытать это снова, еще и еще…
Нина подняла голову, снова заглянула в глаза Романа, склонялась все ниже, ниже… Он смотрел в её темные расширенные зрачки, и только, когда она наклонилась совсем близко и поцеловала его в губы — смежил веки. Она жарко целовала, раздвигая его губы языком, пока он не застонал и не перестал дышать от болезненного вожделения. Стиснул руками её бедра…
И она дала ему все, что он хотел, привела к освобождению быстро, без мучений и также отдалась сама. В степи, под солнцем, в душистых травах, что веками росли тут…
— Ты сказал, нельзя спать на солнце, — Нина улыбалась под неумелыми ласками Романа, я хочу уже в тень. А еще я есть хочу, и купаться, и быть с тобой на пляже у воды. Как вчера…поехали домой.
Уазик затарахтел по пыльной дороге, Нина оглянулась на горы, поднесла к лицу руки — ладони пахли полынью… что-то говорило ей, что она не вернется сюда больше.
Глава 16. Сергей
В клубах пыли они подъехали к недостроенному коттеджу, Роман с удивлением увидел у временного забора чужую машину — белую иномарку. Вокруг рабочие и что-то все разом говорили высокому темноволосому мужчине. Он стоял спиной, резко обернулся на шум подъехавшего УАЗика. Роман понял, что гость ненамного старше, но назвать его парнем не решился бы. Спортивный, тренированный, волевое лицо…
— Это наверно от хозяина рабочих кто-то пришел, сейчас я, — сказал он Нине, но она остановила его.
— Нет, Рома, я первая пойду… Это за мной… Сергей приехал.
Роман внешне никак не отреагировал на её слова, как будто ждал подобного. У него эти два дня параллельно с головокружительным восторгом от близости с этой женщиной жило странное чувство, что он берет чужое, не ему предназначенное. Пользуется моментом, её одиночеством, растерянностью. Ведь будь она с этим своим Сергеем, то и не посмотрела бы… зачем тогда все, зачем она так?
Несогласие, обида поднялись в нем. Почему? Единственная женщина, с которой он мог бы быть счастлив, бежит сейчас к другому, красивому, успешному, взрослому…
А вот взять и рассказать ему все! Что он станет делать? Уедет? А Нина… останется?
Роман следил за тем, как она подошла к машине, поздоровалась с рабочими, обняла Сергея, и тут полоснула ударом плети мысль — а вдруг кто-то из них сказал лишнее? Рабочие видели их вместе, еще и вчера, а может ночью, могли догадаться. Роман достал из УАЗика папку и тоже зашагал к дому.
— Здравствуйте, — безотносительно произнес он, обращаясь ко всем и ни к кому.
— Сережа, познакомься, это Роман Дмитриевич, хозяин коттеджа, — невозмутимо пояснила Нина, она и бровью не повела при приближении Романа, как-будто всю жизнь только и делала, что лгала.