— Я сам поеду, — услышал он из кухни решительный Ромкин голос, в котором не было слез.
— Да кто тебя одного пустит, — Сергей подумал и не стал возвращать завещание в узелок, рассудив, что надежнее документ сохранится у него.
Он подошел к окну, отодвинул пыльную штору, распахнул настежь створки, потом из сбитого кома белья на диване вытянул покрывало, набросил на зеркало, выключил свет, вышел из комнаты и плотно притворил за собой дверь.
Глава 32. Родня и соседи
Нина прошла знакомой дорожкой, выложенной плитами до дома отдыхающих, достала из сумочки ключ от съемной комнаты, она так и возила его с собой, Роман не забрал. Открыла дверь, вошла, поставила вещи прямо на пол, села на кровать и замерла в состоянии совершенной безысходности. Как будто это у нее кто-то близкий умер. А ведь мать Романа она не знала, а из того, что успела увидеть, сделала выводы, что женщина эта неприятная, злая, жестокая. Нельзя так о мертвых…
Но не о ней сейчас Нина печалилась — о Ромке, хотела бы рядом с ним быть. И что же это все накручивается одно на другое, все больше и больше, растет, как снежный ком! Об отъезде домой она больше не думала, теперь надо оставаться здесь и помочь. Сережа так решил, и она согласна. Что значат их ссоры, проблемы, непонимания перед вот таким, когда вышел из дома не прощаясь, а вернуться не к кому. И слова Сергея, что "Ничего нельзя поправить только когда крышку заколотят" приобрели страшный фактический смысл.
Нина глубоко вздохнула, в комнате было жарко, и штора не спасала. Она вспомнила как Ромка вешал эту шторку. И свое состояние тогда, и как он вовремя рядом оказался с заботой, нежностью, любовью. Выходит, она просто использовала все! Поступила, как ей удобно, не думая ни о Сергее, ни о Романе.
Она во всем виновата. Может, если бы не уехал с ней Ромка, то и мать его была бы жива, правильно сказала соседка, все из-за Нины и вышло. Как же хочется быть сейчас рядом с ним, утешить, обнять. Ведь близко, всего-то двор перебежать. Но нельзя, Сергей не велел, он знает лучше… наверное…
Тогда должен понять, что нельзя Роме здесь оставаться, уехать надо, как можно дальше из Берегового. Забыть всю эту ужасную жизнь. Но как же забыть? Что бы ни было в семье Романа, но Раиса Игоревна ему мать, и кто может судить об отношениях между ними, выбирать что помнить, а что забывать? Да и поздно теперь судить…
Постепенно от этих мыслей Нина перешла к другим, о себе. Ей разве не поздно? Разве можно остаться теперь с Сережей?
Чем больше времени проходило, тем громче звучал внутренний голос совести. Где же он раньше-то был, почему молчал? И над всем этим ватным облаком опускалась апатия, нежелание что-то менять. Потому, что поздно. Все поздно…
На кухне разговаривали и звякали посудой, смеялись. За стеной снова забухал футбольный мяч. Ничто не изменилось, люди оплатили отпуск и проводят его как ни в чем не бывало, никому ни до кого нет дела. В комнате незадачливых любовников, наверно, другие.
В дверь стукнули и сразу вошли, та самая женщина в нарядном халате. Теперь она была в легком темном платье, волосы белой косынкой повязаны.
— Здравствуйте еще раз, — сказала она и приостановилась глядя на Нину, — вам нехорошо?
— Нет, нет, все нормально, устала, не выспалась и все это так… внезапно.
— Не то чтобы внезапно, — женщина без приглашения села на единственный стул, который был в комнате, — болела Раиса, а лечиться серьезно не хотела. Я ей сколько говорила — поезжай в хорошую больницу, обследуйся. Вон мой Степан жил себе жил, а потом чуть не загнулся, камни в почках. Но отлечили же, операцию сделали, и она могла бы. Денег жалела, все в хозяйство вкладывала, Ромке оставить хотела побольше, получше. Любила она его, бывало придет и разговоров только о нем, Ромчик да Ромчик. На ней все держалось хозяйство их… А я соседка, Клавдия Петровна, можно тетя Клава, у нас тут по-простому. А вы, не родня им будете, или, может, молодой человек ваш?
— Нет, — Нина покачала головой, — мы на станции познакомились, я приехала, а Рома на перроне был, с вещами помог, сюда привез, я у них и осталась.
— В отпуск, значит, отдыхать, — покивала Клавдия, — да, сейчас самый сезон. А Раиса-то вот! Бедная. Не любили её в поселке, а мы с ней дружили. Я думала вы родня, что такое участие принимаете. Ромку жалко…
— Что же теперь? Как все будет?
— Да уж как водится, приготовим все, как положено, соберемся. Раз с похоронами не вышло, так хоть поминки устроим, соседей позовем.
— Они же не любили ее, зачем звать?
— Да как же не звать? По-божески надо…
И снова стук, просунулась в приотворенную дверь голова Ромкиного отца, разнесся по комнате винный дух.
— Это я, простите…запамятовал, звать вас как…
— Нина.
— Да! Нина, Ниночка… Ромка просил воды вам принести питьевой, так я вот… На столе на кухне бутыль поставил.
— Спасибо.
— Ну как там, чего? — оживилась Клавдия. — Что участковый?
— Петька-то? Ушел давно, а это там Степан твой, да жилец наш Сергей решают, кто Ромку в Приморский повезет, Раису откапывать. Я уж не поеду, меня не берут…
— Господи! Да как же это откапывать, — всплеснула руками Клавдия, — как возможно?! — перекрестилась и прикрыла губы ладонями.
— Вот и я говорю, — Дмитрий Николаевич протиснулся в комнату весь, — зачем тревожить её, и так знаем где, в общей, так в общей, и туда придем поклониться. А Ромка как закричит: "Это мать моя, не будет она с пьяницами бездомными лежать", вот и поедет теперь значит смотреть, как там у них положено… эксгумация, — с трудом выговорил он мудреное слово. Ну…водичку я поставил на столе, а если еще что надо… как вас…а, Нина, я запомнил. Да…без Раички остались, как жить? — он начал путаться речью, тереть глаза.
— Пойду я сама узнаю, может ты и не разобрал чего, — поднялась Клавдия.
Она ушла вместе с отцом Романа, а Нина, как сидела, так и осталась, она понимала, что перед Ромкой встала страшная необходимость, но осознать это до конца не могла, или боялась. И по-прежнему она хотела к Роману, но не шла, беспрекословно подчиняясь Сергею.
А Сергей в это время заканчивал разговор со Степаном и Ромой. Дмитрия Николаевича они к Нине отослали, чтобы причитаниями не мешал. Решили, что в Приморск Роман едет с Сергеем, а Степан пока идет в сельсовет договаривается насчет кладбища, семья Ромы там места не имела, в Береговом недавно, родни никого. А тянуть с перезахоронением нельзя. Тут без помощи председателя не решить, благо Степан с ним был в хороших отношениях, уважением пользовался.
Уже в машину сели, когда Роман сказал:
— Я узелок забыл, вещи… наверно надо?
— Даже не знаю, — Сергей заглушил мотор, — может и надо, сходи забери, он на столе остался.
— Хорошо, я быстро.
Роман вернулся в дом, Сергей ждал, а Ромки все не было, это показалось странным, надо было с ним пойти…
То, что ему предстоит — страшно, но никак не избежать и помочь нечем. Сергей подождал еще и вылез из машины.
В комнате Раисы Игоревны он застал не только Романа, но и пьяного уже изрядно отца, видно тот уже хорошо приложился к бутылке.
— А что? — размахивая руками наступал на сына Дмитрий Николаевич. — Имею право, я теперь хозяин. Мы с Раичкой двадцать восемь лет… А ты! Я сам поеду! Сам…
Роман стоял перед отцом, комкая в руках узелок, не возражал. Сергей тоже не стал вступать в споры, сказал, как решенное:
— Ну что, нашел? Поехали тогда.
При появлении Сергея отец стушевался и забормотал:
— Двадцать восемь лет, как один день… — и засеменил на кухню.