— Перед богом то, что мы о себе знать можем? Он уж сам разберет, наше дело жить правильно. Вот, например, как Сергей твой. И где ты нашла его? Сейчас таких и нет, правильный он… А ты что это, опять не хорошо? Побледнела.
— Нет, нормально все. Вы не отвлекайтесь на меня, скажите, что помочь?
— Уже ничего не надо, мы всей улицей враз уладили. И стулья притащили к Дмитрию, и посуду, наготовили всего. Димка бы только не испортил, он как выпьет дурной становится, да с Раисой как не спиться было? Прости господи, о мертвых дурно говорить нельзя. Но ведь заела мужика. И Ромочке досталось, а какой мальчик славный. Жалко его! Дай я тебе заколю волосы, сначала заплетем, — Клавдия встала сзади, начала плести косу, — Красивые они у тебя, никогда не стригла?
— В школе с короткими ходила, до пятого класса, а потом отросли.
Руки у Клавдии были добрые, быстрые, ни разу не дернула, не сделала больно.
— Ну вот, — удовлетворенно взглянула, улыбнулась, — а ты и так красавица, как с картинки! — набросила на плечи Нины шелковую шаль, — так хорошо будет. Идем, я тебя с соседками познакомлю. Может, вы бы с Сергеем к нам перешли, пожили еще? Они с Ромкой вон как сдружились, а тому сейчас одному тяжко будет…
— Не знаю, я — как Сережа скажет. Рому жалко, но домой уже хочется.
— Ладно, как бог даст, — не стала развивать тему Клавдия, — но сегодня точно у нас ночуйте, я уже и комнату приготовила. Нечего тебе в том дворе.
За весь этот страшный день Роман не оставался один, но чувства настолько притупились, что он не реагировал на людей. Когда к нему обращались — отвечал машинально, замкнутый в вязкую пустоту страдания. Боль души не прошла, стала привычной и отгородила от мира. Жизнь шла дальше, а Роман оставался на месте.
Единственное, что касалось его — это сострадание Сергея. Может быть потому, что между ними стояла вина Романа и точно такая же невозможность исправить совершенное, как невозможность попросить прощения у матери. Это парадоксальным образом сближало. Роман не мог понять, он не в состоянии был разобраться, почему не Нина, а Сергей сейчас рядом, почему вместо ревности и неприязни — дружба? И как вести себя?
Хотелось одного, чтобы чужие люди ушли из дома, а они, напротив набивались и набивались в комнату, переговаривались громко, даже смеялись. Принесли еще стол, притащили стулья, потеснились, расселись. Уже и повод казался не важен, чуть не вся улица собралась на поминки, но это был лишь предлог, чтобы выпить, закусить, посудачить.
Роман осматривал гостей без радости, но и без осуждения. Посидят и уйдут. Вот на дальнем конце стола собутыльники отца, среди них он чувствует себя уверенно, даже распрямился, плечи расправил и в глазах незнакомый не пьяный блеск. С другого конца Степан с Клавдией — уважаемые всей улицей соседи, только мать Степана вечно грязью поливала, знала бы, что он для нее именно у председателя земли попросит на упокоение. Нина, там же батюшка настоятель поселковой церкви — отец Феодор, еще женщины тетя Оля, Ирина Петровна, Лариса, Юлия… Почему же Нина не рядом с Сергеем? Поссорились? Но даже эта мысль оставила Романа безучастным, их дело, завтра Нина уедет и забудет, сама говорила "не настоящее" зачем бы ей помнить, у нее Сергей есть… В сравнении с ним все другие должны пустым местом казаться.
Сергей… а он почему не рядом с Ниной, а здесь, близко… дотронуться можно. Все неправильно и все неважно. Шли бы они все по домам… кроме Сергея. С ним можно говорить, легче тогда.
Ритуальный ужин шел своим чередом, после того, как батюшка благословил трапезу и все выпили не чокаясь за "упокой души и землю пухом" некоторое время только вилки звякали о тарелки, да булькала водка из горлышек. Степана с отцом Федором ждали долго, все проголодались.
Затем и разговоры потекли, для приличия заговаривали и о Раисе, сдержанно, кратко, в основном с пожеланиями благополучной райской жизни. Казалось бы, что может произойти на поминках? Посидели, да и разошлись.
Беседа на дальнем конце стола все больше оживлялась, обсуждали новый молитвенный дом, Дмитрий Николаевич, не обращая внимания на осуждение в глазах батюшки, пустился в разглагольствования.
— В книге Нефия сказано о новых пророках, те родителей чтить велели, вот что главное, слушать и почитать, — отец поднял вверх палец и вперился в Романа, пытаясь сфокусировать на нем блестящий возбужденный взгляд. — Ты всегда хороший был сын, таким и оставайся! Да, мать слушал и меня должен! В новую церковь пойдем… За Раечку помолимся…
— Стыда нет, — ахнула тетя Оля, — при батюшке такое говорить! Про церковь эту поганую, чтоб ей сгореть.
— А тебя, Ольга, бог накажет за такие слова, — указующий перст переместился в сторону соседки.
— Это за капище-то богомерзкое? — не выдержал отец Феодор, — ну, Степан, зазвал ты меня в этот дом, а сердце голосу божьему внимало: "Не ходи, не ходи". Не послушал, грешен…
— Батюшка, да он спьяну! — Клавдия зыркнула на Степана, тот только руками развел, не мог же он выкинуть мужа Раисы из-за стола.
Гости все разом возмущенно загомонили.
— Спьяну, не спьяну, а я стопы свои от пыли этого дома отряхну, — священник поднялся из-за стола, — за угощение благодарствую, а благословения не дам! А ты, Рома, сам приходи, завтра, к утренней службе, исповедуешься, причастишься, бог и подаст.
— Ничего мне от вашего бога не надо! — горечь, отчаяние, обида на мать выплеснулись в этих словах. Все замолчали, с удивлением уставились на Рому, обычно такого молчаливого и покорного. — Нет никакого бога, ни в какую церковь я не пойду!
— А я говорю пойдешь! — разъярился Дмитрий и стал пробираться через тесноту застолья к сыну.
— Батюшка, сядьте! — взмолилась Клавдия. — Сдуру же он, проспится — прощения просить пойдет.
— Кому оно надо, его прощение? — подала голос Ирина Павловна и тоже встала. — Правда, не стоило приходить, Раису добрым вспомнить нечем. Что мы сидим тут друг другу в глаза брешем? Все знают какова была, злоязычная поганая баба, сына замордовала, в уборщиках держала, по ночам сортиры мыл!
— Тетя Ира, зачем вы так? Зачем про маму…
— Ах ты! В моем доме сидишь, жрешь, еще и Раечку хаешь! Пошла вон из моего дома! — Дмитрий преодолел, наконец, преграду из скамьи и стульев, занятых гостями, и подобрался к Роману. — Всех выгоню, я тут хозяин! А ты меня слушать будешь!
— Не буду, — Ромка, как очнулся от душевной комы, вместе с этим и раздражение в нем возросло десятикратно, он понял, что ненавидит лицемерных соседей, батюшку, но более всего пьяную рожу отца. И хочет ударить…
— Рома, нет! — занесенную руку перехватил Сергей. — Остановись, — схватил за плечи, заставил сесть, сам встал между Романом и Дмитрием Николаевичем.
— Не будешь? Не будешь?!! Тогда и ты убирайся, ты мне никто, знать не хочу! Дом с участком богу отдам, все слышали! Богу! Сам к Стивену в общину… Давно зовут…
Роман хотел уйти прямо сейчас, он даже рад был бы, но Сергей не пустил. Отодвинул пьяного Дмитрия, повернулся к Роману:
— Послушай меня, и вы все! — гости, готовые разнимать драку поуспокоились, даже батюшка сел на место и ждал. — Хозяин здесь Роман Дмитриевич, его мать так распорядилась. У меня доказательства есть, — объявил Сергей, вышел из комнаты, но тут же и вернулся с листом гербовой бумаги, протянул Роману, — Вот, смотри.
— Что это?
— Завещание Раисы Юрьевны
— Облапошили дуру, — взвизгнул отец Романа, — вот зачем сначала эта приехала, сидит молчит, как святая, а потом и хахаль ее! Теперь я понял…
— Дай-ка взглянуть, — подошел к ним Степан.
Завещание двинулось вкруг стола, гости одобрительно кивали и передавали из рук в руки, Дмитрий тянулся за ним, но никак не мог догнать. Толкал людей, спотыкался, наконец выхватил лист у одной из женщин, не глядя со злобой скомкал, принялся рвать.
— Вот вам завещание! Я хозяин! — руки и губы тряслись, сам весь ходуном.
— Отберите! — вскрикнула Ольга, хотела спасти остатки бумаги, но Сергей упредил.
— Пусть рвет — это копия, оригинал у нотариуса в Приморске.