Нина повернула голову, приподнялась,
— Это вы про что? Мария…
— Тетей Машей зови, чего там. А мы думали, ты спишь, чаю не предложили. Выпьешь?
— Давайте, — Нина осторожно села. — Кристина — это кто?
— А певичка из ресторана, на ней только ленивый не лежал, — заторопилась Зойка, — она в нашей палате была, вон где Ганька сидит. Да и не Кристина она, на самом деле Леной зовут, Кристину придумала для сцеееены, — Зоя смешно скособочилась, заломила руки и свернула голову к плечу. Маша засмеялась, колыхая животом.
— Да будет тебе цеплять её, пусть живет как может, — отсмеявшись она достала заварку из тумбочки. — Давай лучше кипяток организуй. Ты у нас самая ходячая.
— А как не цеплять, теть Маш! Я же с ней в одном подъезде живу, все знаю. И как она с приезжим этим командировочным крутила, и как обворовала его. Мужик-то порядочный, в милицию не пошел, адрес бы знать, нашла бы я его!
— На що тебе? — удивилась Ганя.
— А младенчик отказной от него же! — Зойка набрала в кружку воды, достала из-под подушки кипятильник. — Залетела она, шантажировать мужика хотела, это мне все тетка её рассказала, она у подъезда на лавочке сутками сидит, рот не закрывает. Местные новости на канале «Наш Двор». И про Ленку все выкладывала. Да… — кипятильник нагрелся, вода в кружке запузырилась. — А не сумела найти, командировочный тот переехал, или еще что, а может нарочно неверный ей дал адрес-телефон. Время для аборта она упустила. Вот тут и началось, как она только над младенчиком не измывалась, и лист лавровый пила, и ванны горячие делала, так что жопа волдырями покрывалась, и со стола прыгала, чуть ногу не сломала.
— Зачем со стола? — не поняла Нина.
— Шоб скинуть, — пояснила Ганя, — от курва погана.
— Так и скинула в шесть месяцев три недели, допрыгалась, — нахмурилась Маша, — хорошо Михалыч в ту ночь как ее привезли дежурил, ребеночка спас. Золотой доктор.
— Отряхнулась и пошла, — возмутилась Зоя и погрозила в сторону окна кулаком, — отказную написала. Это потому еще младенчика в приют не отдали, что перевозить нельзя, он бедный в кювезе дозревает, месяц не меньше, Константин Михайлович сказал…
— От курва! — Ганя собиралась еще что-то добавить, но из угла, где лежала Ирина, раздались сдержанные рыдания. Женщины обернулись.
— Вот беда, разбудили, — округлила глаза Зоя, — вечно я трещу, как сорока. — и зажала рот ладонью.
Глава 40. Лягушонок
Константин Михайлович Бережной заступил на дежурство. Первым делом разобрал карты. Перегружено отделение, то ли жара сказывается, но угроз много. Просмотренные карты легли стопкой на край стола.
Завотделением любил свою работу, любил беременных, младенцев, персонал от сестер до уборщицы. Любовь любовью, а медсестре выговор объявить придется, хорошо, парень этот находчивым оказался, а то сиганула бы Ирина в окно и питерскую девочку с собой утащила, как её…Кирсанова Нина.
Нина, Нина… выудил из стопки ее карту, развернул.
— Не нравится мне твое УЗИ, — вслух произнес он, внимательно рассматривая распечатку. Чиркнул назначение — завтра повторить, посмотреть динамику. Снова задумался о провинившейся сестре. Объявишь выговор — уйдет, а кто заменит? Конечно и попивает, и грубит, но на такую зарплату уважающий себя специалист не согласится… Значит, опять воспитывать тет-а-тет, вызвать и пропесочить хорошенько, чтобы пост не бросала. Усмехнулся. Сестричка эта, как и многие, боялась его панически, будто он живьем младенцев ест. На самом деле наказывать, отчитывать, заставлять переделывать Константин не любил, скорее сам бы сделал, но знал — так нельзя и руководил отделением по-военному строго, спуска не давал, но разбираться старался внутри коллектива. За это уважали, может и любили, коллектив-то женский. Беззащитные они, особенно беременные, обидеть легко.
Решил сам прогуляться до поста, размяться, заодно глянуть, что там со стеклом в туалете. Хотя сегодня мог бы все дежурство спать, Екатерина Максимовна с ним в смене, надежная, старой закалки, еще со студенческой практики Константин знал её.
Свет в коридоре был притушен, три женщины, которым в палатах мест не хватило, спали на высоких кроватях-каталках, в конце коридора у стола дежурной горел матовый настенный светильник, над ним мерно щелкали, отсчитывая секунды, часы.
Екатерина Максимовна, старшая медсестра, спала, облокотясь о стол и уложив голову на руки. Устает, по две смены подряд пашет, а дома внучка семимесячная. Здесь и родилась, Константин сам принимал. Он улыбнулся, вспомнив крепкую здоровую, под четыре кило девочку. Но это редкость, отделение специфическое, профильное, с угрозой выкидыша женщины лежат, рожают недоношенных. Вон как Ира… улыбка сбежала с лица, Константин нахмурился, не его смена была, может и вытащил бы её мальчика с того света. А может, и нет… он же не господь бог, двадцать восемь недель, вес меньше килограмма, такие редко выживают, а если случается, то почти все с патологиями. Иногда природа лучше знает кого оставить, а кого отсеять, чтобы породу улучшить, люди ей только мешают и более всех врачи. Но Иру жаль, вряд ли она сможет еще родить…
Константин тронул старшую сестру за плечо
— Екатерина Максимовна, как у вас тут? — она сонно захлопала глазами.
— Ой, Костя! А я что-то раскисла совсем после сегодняшних представлений, — в неформальной обстановке она звала его по имени, еще со студенческой ординатуры пошло, — Мамки взбаламутились, из палаты в палату шастали, охали, ахали. Парня того зашивать пришлось, с хирургии звонили, что все хорошо, но связку он повредил. Вот есть же на свете такие люди! Себя не пожалел, в окошко впрыгнул.
— Да, удивительный случай, хорошо, что обошлось и все живы-здоровы. А вы бы прилегли часа на два, я сам посижу, мне все равно где заявления подписывать. Потом смените меня.
Она мотнула головой и поплелась в ординаторскую. Устает, возраст сказывается. Заменить некем, опять же, на такую зарплату кто согласится? У Максимовны и пенсия, и зарплата — на круг набегает, а молодой специалист в частную клинику подастся.
Константин расположился за столом, сверил назначения по тем женщинам, которых вел. Заметил под журналом листы свидетельств о перинатальной смерти, смертность высокая, за неделю четверо. И больше трех дней прошло, сведений не подали, почему надо самому перепроверять все! Упустил сегодня, дикий случай этот…
Константин вспомнил, что окно хотел проверить, забрал просроченные свидетельства со стола, встал, мимоходом заглянул в туалет, увидел, что стекла так и нет. Ночной ветер задувал в окно, одуряюще звенели во дворе цикады. И ведь разбилась бы Ирина. Он вспомнил какой легкой она показалась, его руки не почувствовали веса взрослой женщины. Изводит себя, от еды отказывается, так и до анорексии докатится. Придется кормить через зонд… Бедная, бедная…
Константин всегда был профессионально ровен в эмоциях, врач должен лечить пациентов, а не жалеть их, как его профессор руководитель диплома говорил: "На всех жалости не хватит" и все же эту отчаявшуюся душу жаль…
Третий год заведовал Константин отделением, всякое бывало, но до суицида не доходило. Да, неприятности могли получиться крупные, проверка прокурорская радости не добавила бы. Впору сердиться на Ирину, а он жалеет.
Максимовна сменила через два часа, как и договаривались, на циферблате четыре утра, теперь Константин мог уснуть ненадолго. С бумагами разобрался, отчетности столько, что лечить некогда, только пиши, да пиши. Ни о какой науке речи нет, а ведь мечтал, и разработки лежат, но практика и отделение съедали все.
Вместо того, чтобы вернуться к себе в кабинет, Константин поднялся этажом выше, в реанимацию новорожденных— его детище, то, чем он гордился. В палате с кювезами оставался всего один малыш, несмотря на тяжелые роды и третью степень недоношенности он выжил, остальные — нет. Сведения по ним завтра надо передать, все сроки прошли.