Болдин выписал протокол. Долго изучал его, подчеркивал места, наиболее созвучные своему настроению. Прикидывал, чем могут кончиться походы против красной России, начинавшиеся в самых разных концах земли. Говорил себе: Америка зря свои войска в чужие страны не посылает. Значит, будет большая война...
Подходил к полке. Брал в руки том Карамзина, с которым не расставался ни на войне, ни на чужбине. Открывал знакомую страницу.
Вчитывался в слова, дававшие надежду и утешение. Старался посмотреть на Россию взором летописца:
«Кроме особенного достоинства, для нас, сынов России, ея летописи имеют общее. Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами Естества, неизмеримыми пустынями и лесами, непроходимыми, хладными и жаркими климатами; как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надо быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который... открыл страны, никому дотоле неизвестные, внес их в общую систему географии, истории и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейства, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего».
...Переносился мыслями в родные края. Зима. Скованы льдом могучие реки. До поры до времени. Природа возьмет свое. Реки наберут силу, взломают лед, разнесут его, следа не оставят.
Лежит укутанная снегом Россия. Ждет своего часа. Как ждут своего часа оцепенелые реки. Как ждет своего часа Болдин.
Юрий Чиник
«Недалеко от нас живет араб — настройщик пианино, он почтительно величает меня «Абу Сидней». Я знал раньше, что арабы называют людей по именам родителей, но оказалось, что и сын дает имя отцу: «Абу Сидней» значит «Отец Сиднея».
Что. я могу сказать о гражданине, «который дал мне имя»?
Сидней обладает способностью располагать к себе. Несколько дней назад рано утром к нам позвонили и попросили Сида. Я сказал, что он спит. Вскоре послышался стук в дверь.
Мальчишка лет тринадцати, смущенно переминаясь с ноги на ногу, попросил Сида. Я ответил, что тот еще не проснулся.
— Неужели спит? — удивился гость.
Когда минут через двадцать раздался новый стук, Сид вскочил, открыл глаза, спросил, не приходили ли к нему. Я ответил, что приходили. Он мгновенно вскочил и вышел. За дверью началось долгое совещание. После этого Сид вернулся и сказал:
— Папа, я хотел предупредить тебя, ты прости, что я это делаю поздно, но мы устроили на балконе нашей квартиры штаб полка. Там у нас штаб, надеюсь, ты мне позволишь?
— А кто начальник штаба? — поинтересовался я.
— Назначили меня.
— Но ведь все они старше тебя.
— Так уж случилось.
В Сиде признают командира и двенадцатилетние и четырнадцатилетние мальчишки. Он ровен с ними и, как я понимаю, справедлив. Быстр умом, решителен. Помнит зло, но и добро.
Видно, нелегко в наше время быть командиром даже детского полка. Эту должность приходится отстаивать. Судя по всему, в группе появилось несколько человек, желавших занять ее и считавших себя более достойными, чем Сид. Однако Сид уже хорошо знает свои права. Вернулся домой с расквашенным носом, я его не расспрашивал о стычке, но вскоре имел возможность убедиться в том, что его авторитет в мальчишечьей компании заметно возрос.
Он много читает. Больше всего любит книги о войне.
Однажды сказал:
— Папа, мне почему-то трудно читать.
— Может быть, устал?
— Нет, что-то с глазами.
Ингрид всполошилась, повела Сиднея к окулисту. Тот внимательно осмотрел его, попросил прочитать буквы на картонном листе, малыш с трудом различал знаки лишь третьего ряда.
— У вашего сына близорукость. Важно не дать ей развиться. Я выпишу очки, придите ко мне через три месяца.
Во время второго визита доктор выписал очки с тремя диоптриями. Это очень огорчило и меня, и Ингрид.
— Единственное утешение,— сказала она,— Сид никогда не станет военным».
Изучать английский язык Сидней начал с детского сада. Видимо, это был неплохой детский сад, раз его приняли сразу во второй класс гимназии. Она располагалась недалеко от города у подножия горы с множеством родничков. И была создана усилиями попечителя учебных заведений, последователя Жан-Жака Руссо, приверженца «воспитания на природе».