— Архангел Неро Уиндстрайкер также должен сыграть важную роль в этом светлом будущем, — сказал Зарион. — Он единственный отпрыск, когда-либо рождённый от двух ангелов, образец святости на Земле.
— Рай и Земля сегодня объединились в Леде Пандоре и Неро Уиндстрайкере, — сказал Фарис, подхватывая речь Зариона. Хоть два брата редко ладили, но сегодня их слова образовывали идеальную гармонию. — Боги благословляют вас.
«Все боги присутствуют, сидят в зале единым фронтом, — безмолвно обратилась я к Неро. — Они уже разобрались со своими разногласиями? Или они просто так хорошо устраивают шоу?»
«Боги действительно умеют устроить превосходное шоу», — ответил Неро.
Мы прижались друг к другу лбами и соединили ладони, чтобы во всеуслышание принести наши клятвы: служить богам и их воле, взращивать Легион и делать его сильнее.
«Они показывают единство, потому что все смотрят, — сказал мне Неро. — После вспышки Меды они не могут позволить себе другого. Они должны показать Земле — даже всем их мирам — что они едины и сильны, что они не раскалываются изнутри».
Логично. Боги черпали часть своей силы из веры людей. Обычно это означало официальную молитву, но это также выражалось в поступках, совершенных в честь богов: храбрость в битвах, которые велись во имя богов. И в свадьбах вроде этой.
«Именно этим боги здесь и занимаются, — сказала я Неро. — Они упиваются магией людской веры на этой церемонии. Это сосуд великой силы — все люди Земли разом молятся, умножая магию богов. Захватить мою свадьбу — очень умный ход с их стороны».
«Вера, Леда. Вот почему боги сделали тебя символом человечества. Людям проще соотнести себя с человечным ангелом. Это мощный образ, который поощрит людей вступить в Легион, конечно же. Но тут есть и иная цель. Богам нужен символ, который возобновит веру богов, и этот символ — ты».
«Что насчёт Меды? Ты думаешь, она рассказала им, что ей известно?» — спросила я.
«Я не знаю».
Тайно переговариваясь между собой, мы публично приносили клятвы, связывая себя обещаниями верности друг другу, Легиону, богам. Укол вины пронзил меня, когда я произносила обещание деторождения; я уже нарушила эту клятву, приняв зелье Нериссы. Однако я бы винила себя намного сильнее, если бы родила ребёнка в таком расколотом мире, по крайней мере, сейчас. Мой первоочередной долг — это долг перед нашим ребёнком, нашей будущей дочерью из сна Неро. Сначала нам нужно создать для неё безопасный мир.
Неро сжал мою ладонь, выдёргивая меня из мыслей. «Сейчас я тебя поцелую, Леда».
Я просияла. «Ну так сделай это. Ты что, разрешения ждёшь?»
«Тебе пора бы уже знать, — его глаза не отрывались от моих. — Ангел никогда не просит разрешения».
«Или прощения?»
«Конечно, нет. Это означало бы признание ошибки».
Одна из его рук сомкнулась на моей талии. Другая обхватила мой затылок. Он медленно наклонил меня назад, накрыв мои губы своими. Его поцелуй не был нежным или дразнящим; он ни капли не сдерживался. Там, перед Легионом Ангелов, богами и всем миром, Неро наградил меня глубоким, всепоглощающим поцелуем, от которого у меня закружилась голова и затрепетало всё тело.
Он целовал меня так, будто я была единственной женщиной во всем мире — и всё же за нами наблюдали миллионы людей. Жар окатывал моё тело бушующими, ревущими каскадами, горячечным взрывом неукротимой похоти и бунтарского желания унестись отсюда и пропустить остальную часть вечеринки.
Я схватила Неро за куртку и притянула к себе. По аудитории прокатились смешки, затем чьи-то руки растащили нас с Неро в противоположные стороны зала торжеств. Танцевальная музыка сменила благопристойную мелодию оркестра.
Тесса тут же очутилась возле меня. Её руки были одними из тех, что оттащили меня от Неро. Другие руки принадлежали Калли, Белле, Джин, Айви и Нериссе. Даже Басанти и Лейла оказались рядом.
Неро на противоположном конце комнаты оказался в обществе Харкера и других парней.
Из динамиков с грохотом раздалась новая песня, и толпа возликовала.
— А теперь? — спросила я.
— А теперь вы отправитесь в свой номер для молодожёнов, — сказала мне Лейла.
Её улыбка казалась искренней, но я всё ещё держалась подозрительно. Это казалось слишком заманчивым, чтобы быть правдой.
— Тут какой-то подвох.