Участник беседы: Способен ли тупой ум наблюдать, выяснять, понимать, если он туп?
Кришнамурти: Мы собираемся это выяснить. Прошу вас, давайте начнём ещё раз. Неужели мы не в состоянии за целое утро сдвинуться с места?
Участник беседы: Пока есть этот мотив, какой смысл в том, глуп я сам по себе или в сравнении?
Кришнамурти: Мы собираемся в этом разобраться. Прошу вас, двигайтесь несколько минут вместе с ведущим беседу, не принимая, не отвергая, но наблюдая за самим собой. Мы говорили в самом начале этого утреннего обсуждения, что революция должна произойти в самих основах нашего бытия, что возможно только тогда, когда мы знаем, как наблюдать себя. Наблюдение зависит от живости, чистоты и открытости наблюдающего ума. Но в большинстве своём мы тупы, и мы говорим, что когда мы смотрим, мы ничего не видим. Мы видим гнев, ревность и прочее, но это ни к чему не приводит. Итак, мы интересуемся тупостью ума, не тем, на что он смотрит. Этот тупой ум говорит: «Я должен быть умнее, чтобы наблюдать». У него есть шаблон, образец сообразительности, и он старается стать таким же. Некто говорит этому уму: «Любое сравнение порождает тупость». Поэтому ум говорит: «Я должен быть очень внимателен и осторожен с этим, я не стану сравнивать. Я узнал, что такое глупость, только через сравнение. Если я не буду сравнивать, как же я узнаю, что я глуп?» Поэтому я говорю себе: «Я не буду называть это глупостью». Я вообще не буду использовать слово «глупость». Я буду лишь наблюдать «то, что есть», не называя это никак. Ведь в момент, когда я называю это глупостью, я уже дал этому имя и сделал это глупым. Но если я не называю это глупостью, только наблюдаю, я устранил сравнение, устранил слово «глупый», и есть только «то, что есть». Это не так уж трудно, согласны? Прошу вас, наблюдайте это сами. Посмотрите, что сейчас произошло! Взгляните, где находится мой ум в данный момент.
Участник беседы: Я вижу, что мой ум — слишком медленный.
Кришнамурти: Пожалуйста, просто слушайте. Двигаться я буду очень медленно, шаг за шагом.
Как я осознаю, что мой ум тупой? Потому что вы сказали это мне? Потому что я прочёл книги, показавшиеся мне необычайно умными, сложными и утончёнными? Или я видел блистательных людей и потому, сравнивая себя с ними, называю себя глупым? Я должен это понять. Поэтому я не буду сравнивать; я отказываюсь сравнивать себя с кем-то ещё. Понимаю ли я в этом случае, что я туп? Не мешает ли слово «тупость» мне наблюдать? Или это слово занимает место «того, что действительно есть»? Понимаете? Итак, я не буду использовать слово, не стану называть ум тупым, не стану называть ум медленно работающим, не стану называть его как-либо ещё — но выясню, пойму «то, что есть». И тем самым я избавился от сравнения, а это наиболее тонкая вещь. Мой ум стал необычайно разумным, ибо он не сравнивает, не использует слово, чтобы увидеть с его помощью «то, что есть», он понял, что описание не совпадает с тем, что описывается. Так что же это, в действительности, такое — «то, что есть»? Можем ли мы двигаться дальше отсюда? Я наблюдаю «то, что есть», ум наблюдает за своим собственным движением. Имеется ли при этом осуждение того, что наблюдается, суждение и оценка? — вы не говорите: «Это должно быть», «Этого быть не должно»? Есть ли у ума какая-либо формула, какой-либо идеал, какое-либо решение, какой-либо вывод, которые неизбежно исказят «то, что есть»? Я должен это выяснить. Если я пришёл к какому-нибудь выводу, заключению, я не могу наблюдать. Если я моралист, если я респектабельный, уважаемый человек, христианин, ведантист, или «просветлённый человек», то или это, всё это препятствует моему наблюдению. Следовательно, я должен быть свободным от всего этого. Я слежу, не появляется ли у меня какого-либо завершающего вывода. Поэтому ум стал необычайно ясным, и он спрашивает: «Есть ли страх?» Я наблюдаю это и говорю: «Есть страх, есть желание безопасности, есть стремление к удовольствию» и так далее. Я вижу, что для меня наблюдение невозможно до тех пор, пока присутствует хоть какой-то завершающий вывод, пока имеет место хоть какое-то приносящее удовольствие движение. Итак, я наблюдаю; я обнаруживаю свою склонность к традиции и понимаю, что традиционный ум не может наблюдать. Мой глубочайший интерес состоит именно в наблюдении, и этот интерес показывает мне опасность любого завершающего вывода. Таким образом, само восприятие опасности ликвидирует эту опасность. Теперь в моём уме нет путаницы, нет завершающих выводов, он не мыслит на языке слов и описаний, и он не сравнивает. Такой ум может наблюдать, и то, что он наблюдает, есть он сам. Это означает, что революция произошла. Теперь вы исчезли — совсем исчезли!