Светлые порывы жены действовали на Курманова совсем в ином направлении, чем она хотела. Чем больше Надя выказывала их, тем тяжелее ему было слушать ее. Глядя на Надю, Курманов больше всего сейчас боялся погасить на ее лице солнечную улыбку. И в то же время он не мог ничего с собой поделать. Тяжелые тиски сжимали его сердце.
— Какой театр… Какие экскурсии… В рабочие-то дни… Ты думаешь, что говоришь? — протяжно, с мучительной укоризной проговорил Курманов.
Надя от неожиданности смутилась.
— Хорошо, отдам билеты Лекомцевым, — сказала она изменившимся голосом и этим еще больше разбередила его душу.
Курманов посмотрел на Надю умоляющими глазами: «Неужели перестала меня понимать?» И мягко, чтобы не обидеть ее, сказал:
— Ты не жена, а крапива стрекучая.
Надя обвела Курманова ласково-грустным взглядом и неожиданно громко рассмеялась. Курманов удивленно смотрел на нее:
— Ну что ты, что ты?
Надя продолжала смеяться. Лицо ее раскраснелось, в глазах стоял влажный блеск. Но вот она смолкла и, стараясь удержать на лице улыбку, сказала:
— Наконец-то поговорили на семейную тему. А то все полеты, полеты, будто я у тебя ведомая.
Курманов оторопело глядел на Надю. В другой бы раз прыснул от ее слов — вот чудачка! — но сейчас лишь неопределенно хмыкнул.
Потом он взял телефонную трубку, и Надя заметила, как побледнело его лицо.
— Ох, про цветы я совсем забыла, — спохватилась Надя и скрылась в комнате.
Курманов вызвал подполковника Ермолаева.
— Егор Петрович? Готовь полеты. Что? Отменяю прежнее решение. Да, отменяю.
Курманов почувствовал, как Ермолаев замялся, без какого-либо воодушевления, с холодком воспринял его указания. Конечно, был в недоумении: то полеты отставить, то вдруг давай, планируй.
Курманов вспомнил, при каких обстоятельствах он перенес предварительную подготовку. Днем, когда Ермолаев вошел к нему в кабинет, он разговаривал по телефону с полковником Корбутом. От него Курманов узнал, что в полк назначен новый командир. Эту весть он воспринял как должное. «Сверху видней», — как любил говорить Ермолаев. Виду не подал, но его вывело из равновесия предупреждение Корбута: «Смотрите, до его приезда дров не наломайте!» «Не доверяют», — подумал Курманов. Когда приподнял голову, увидел Ермолаева с плановой таблицей полетов:
— Посмотрите, Григорий Васильевич!
В эту минуту у Курманова проносились в душе мучительные ураганы, ничто ему было не мило, он отсутствующим взглядом посмотрел на Ермолаева и холодно произнес:
— Не надо.
Ермолаев изменился в лице:
— Что, летать не будем?! Летать не будем?! — спросил он, недоуменно глядя на Курманова. Отставить предварительную подготовку… В своем ли надо быть уме?
— Не будем, — сквозь зубы сказал Курманов, не объясняя причины.
Позже, когда Курманов вернулся со спортивной площадки, ему позвонил Дорохов: «Как завтра, летаешь?» И Курманов ответил ему в сердцах: «Нет, не летаю».
Вот как все получилось.
Теперь Курманов не мог простить себе той поспешной горячности, того неожиданного поворота мыслей, когда, не ожидая того сам, пошел поперек себя. Ведь сам больше, чем кто-либо, хотел летать и сам же развел тишину, которую справедливо возненавидел Дед.
В голосе Ермолаева Курманов почувствовал холод молчаливого осуждения. Но он сознавал: все это эхо дневного разговора, в котором не было никакой вины Ермолаева. Причиной всему был он сам.
Перебарывая внутреннее волнение, Курманов заговорил с Ермолаевым достойно и уважительно:
— Егор Петрович, прошу продумать предложения. Рассмотрим прямо с утра. Руководитель? Вы будете руководить полетами.
— А вы как? — спросил Ермолаев, переходя на сухой, официальный тон.
— Давай разведку погоды.
— Хорошо, — деловито сказал Ермолаев, считая разговор законченным.
Но Курманов с самого начала разговора держал в уме мысль о Лекомцеве и теперь высказал ее:
— Да, вот что, планируй Лекомцева.
— Лекомцев уезжает, — оживленно отозвался Ермолаев.
Курманов насторожился:
— Куда?
— В командировку. За пополнением. Вы же согласились.
Курманов вспомнил: против поездки Лекомцева он не возражал. Но тогда у него были свои соображения. Чего Лекомцеву глаза мозолить в гарнизоне? Перед женой стыдно — звено летает, а он как неприкаянный. А командировка есть командировка. Все же служба, доверие. Но теперь-то все переиначилось. Решено проводить полеты, и чего летчику сидеть на земле?
— Петрович, командировку надо отставить. Включай Лекомцева в плановую, — сказал Мурманов спокойно, но настойчиво.