Пошли к остановке. Асфальт был покрыт тонкой и чёрной, как лак, мелкопупырчатой плёнкой. Лена поскользнулась, но удержалась и прочертила стальным каблучком полосу. Белую с крошкой.
— Да вот… — подняв осколок бампера, полуукорительно-полупрезрительно хмыкнул милиционер. — Повезло ещё… — И покачал головой. — Пойдёмте в машину.
Сели в «уазик», показавшийся допотопным, прямым каким-то, тракторно-железным, пахучим. Лена оказалась спереди на пассажирском сиденье.
— Документы.
Посмотрели, положили на панель.
— Ну что? Права забираем…
— А как же?..
— Суд будет решать. Вы с места дэтэпэ скрылись.
— Ребят, ну… ладно вам. Может… Ну вы видите, — её трясло. — Честно, я с мужем разругалась. Муж мой Баскаков… писатель. Слышали, наверно.
Они переглянулись неопределённо.
— Погодите, я сейчас вернусь. — Лена сбегала за книжкой, которые у них на такой случай всегда лежали в машине: — Вот.
— «Фарт»… — недоумённо хмыкнул гаишник.
— Да уж, подфартило… Ну, может, как-то… это? Он, главное, телефон выключил! Разругались ещё… вдребезги… — У Лены задрожал подбородок…
Мужики ещё раз переглянулись.
— Вы же остановку вон поломали.
Лейтенант вздохнул долгим вдохом и таким же ровным голосом, как уличал её в аварии, сказал:
— Давайте так. Сейчас звоним в бригаду. Они приедут, будете с ними разбираться, сколько там за ущерб.
Полчаса протянулись пыткой. Наконец показалась «газель» с двойной кабиной, там сидели в ряд трое дорожников в рыжих жилетах. Вышли, поздоровались. Пошли все вместе к остановке. Потом гаишник сказал: «Ну, вы пойдите пока у машины побудьте». Какое-то время шло совещание у остановки. Лена ходила взад-вперёд. Наконец подошёл гаишник:
— Сейчас Ваня начальству позвонит.
И отдал документы.
Ваня был главный. Подошёл. Молодой, полный, очень белый. Размашистой какой-то хозяйской повадки. Лицо гладкое, бесщетинистое, неестественно даже молодое:
— Подождите. Щас позвоню…
Отошёл с телефоном за «газель». Долго набирал, ходил, о чём-то говорил. Потом вернулся к Лене. Лена сжалась.
— Ну, короче, нам заплатите за остановку четыре тысячи. И всё.
— Ну конечно… Ой, Господи… Слава Богу… Только вы знаете, у меня вот тысяча, а остальное на карте.
Протянула тысячу.
— Ну давайте, — невозмутимо, негромко, вскользь как-то ответил Ваня.
— А вы мне номер карты дайте.
— А… — будто даже удивившись, сказал: — Ну давайте, пишите.
— Я только не знаю, могу не успеть сегодня.
— Да ладно, потом там… — махнул рукой. — Тысячу там ещё… — так же будто по поверхности пробормотал Ваня и сказал отчётливо: — Езжай с Богом.
Когда Лена села в машину, уже темнело. Замешкавшись, она проехала свороток к Подчасовой, стала разворачиваться, но колесо задевало крыло, разворот получился чересчур широким, и правые колёса провалились в снег на обочине. Лена ударила двумя руками по рулю и заплакала. Сумерки… Грязный снег… Помятый бок. Скособоченная, окончательно подбитая машинёшка, изуродованным боком влипшая в грязный комкастый снег. Еле открывающаяся дверь, которой ещё и снег мешал открыться. Неудобство перекошенного вытаскивания. Тонкие чёрные сапожки… Обессиленность полная. Ещё не пережитый свой улёт. Попытка звонка Баскакову. «Гад! Пьёт с Добрынечкой!»
Вышла на дорогу и стала останавливать машины. Самосвал проехал мимо («Сволочь!»). Двое ребят на «бигхорне». Остановились, вытащили. «Спасибо, ребята». «Да не за чего». Едва собралась трогаться, позвонила Подчасова, сказала, что едет Бузмаков в Боево. «Твой телефон дала, мало ли». Тут же позвонил мужской голос: «Галина сказала, вам помощь нужна. Вы где?» Объяснила. «Ну стойте». Это было хорошо — сил не оставалось. Со стороны города подъехал микроавтобус, мигнул фарами, развернулся и стал впереди Лены. Вышел Бузмаков и ещё один человек: рослый, с выпуклым животом, линию которого повторяла длинная, очень выгнутая поясница. И живот, и поясница были плотно обтянуты курткой — синей, блестящей, набранной из пухлых полос. Сели в машины. Двинулись. Гуськом добрались до Подчасовой.
В автобусе ехало человек шесть, все в Боево на Рождество.
— Галь, я, наверно, с ними поеду. Там отец Лев. А машину у тебя брошу. Возьмёте меня?
— Да возьмём, конечно. Только вы в чувство придите… Так, а Игорь где? — спросил Бузмаков.
Галя сделала моментальное зверское лицо, и он понимающе поджал рот.