И Виктор рассказывал. Рассказывал, как решил наказать отчима. Маленький, плюгавенький «папаша» постоянно нудил и бесил сынка нотациями. Витёк сначала посылал его подальше, а когда подрос и окреп, просто пообещал прирезать. Отчим воспринял угрозы всерьёз, попрятал в доме острые предметы и побежал в полицию, где ему посоветовали прийти в участок, когда произойдёт конкретное нападение. Витя впервые почувствовал от старика особое, пряное чувство смертельного испуга. В «охотничьем» магазине в отделе дайвинга будущий убийца приобрёл специальный особо острый нож. И тут же, после покупки, ощутил, как внизу живота, от предвкушения удовольствия, разлилось приятное тепло. Желание переполнило Виктора. Он почти бежал домой с оружием за пазухой.
Отчим собирался в танцевальный клуб. Мылся, брился. Увидел сынка с бешено горящими глазами в дверях ванной комнаты и побелел, затрясся от страха. Восторг переполнил парня. Эффектно, со свистом вытащил из-за пазухи «мачете». Резал папулю медленно, с удовольствием. Ужас покинул старика с последним вздохом. Потом пришла с работы мать. Затряслась, как припадочная, от увиденного, заорала. А через минуту, словно выброшенная на сушу рыба, хватала губами воздух и мычала, пока совсем не затихла. «Отличный был мачете, удачная охота!» – сосед по палате с удовольствием смаковал подробности своих похождений. Вспоминал, какое облегчение получал после убийств, как сладко спал в ту ночь, пока не приехала полиция, которую вызвали соседи, услышав из квартиры крики о помощи. Помогать к тому времени было некому. Окровавленного, его привезли в полицейский участок. В следственном изоляторе Витёк скучал в одиночестве. Но вскоре в камеру подселили деда, чем-то похожего на отчима. Дед встретился с Виктором затравленным взглядом, и в жарком, душном помещении запахло любимыми пряностями. И эту жертву спасти не удалось. Убийца задушил его до прихода охранников. Единственное о чём душегуб жалел – об отсутствии родни, которая могла бы приносить передачи с сигаретами и сладостями. Родни, которую истребил собственными руками.
У Дэна не было сил слушать убийцу, его выворачивало от подробностей. Во время очередного врачебного обхода он проговорился Доре Фишман, что не может спать из-за рассказов соседа по палате. Записи видеокамеры подтверждали слова пациента. К тому же, Ди несколько последних дней отказывался от еды, не выходил на прогулки. Большую часть времени неподвижно сидел, обхватив голову руками. Казалось, что из его памяти вытрясли какую-то важную информацию, которую он мучительно пытался вспомнить.
Вскоре Дэна перевели в другое отделение, где находились пациенты, склонные к суициду, с тяжёлыми депрессиями. Обстановка здесь оказалась повеселее. В середине отдельного здания располагался небольшой зелёный парк с попугаями, а в просторном холле красовался старый рояль.
Дора Фишман вызвала Дэна к себе в кабинет. Она пыталась понять причины его крайней тревожности и неразговорчивости и вспоминала беседу с Анной. Мать музыканта описывала сына в прошлом жизнерадостным и весёлым юношей. Дора передала парню мобильный телефон. Ди его сразу включил и увидел много пропущенных звонков от абонента «Гараж».
«Значит отремонтировали байк», – пронеслось в голове.
Доктор Фишман подвела Ди к роялю, жестом пригласила:
– Сыграй, музыкант, что-то радостное.
Ди охотно сел за рояль. Он выбрал из глубины памяти свою последнюю интерпретацию в стиле транс девятой симфонии Бетховена, называемую «Одой к радости». Заключительная, четвёртая часть этого произведения в классическом оригинале всегда нравилась ему больше трёх первых, тревожных и драматических, он и взял её как-то за основу будущей электронной композиции. Задуманное давно будоражило воображение. Но здесь и сейчас уместнее было печальное начало. Ди перебирал клавиши инструмента. Он осторожно начал в тональности ре минор, олицетворяющей скорбь и печаль, постепенно переходя в разрушительное настроение и траурный марш. После последней драматической части Дэн резко встал, громко хлопнув массивной крышкой рояля. Вопросительная пауза повисла в почти звенящей тишине.
– Ди, а где знаменитое ликование завершающего гимна "Оды к радости"? Где счастье, восторг и торжество в побеждающем ре мажоре? – воскликнула Дора.