Всё реже и реже будут вспоминать о той катастрофе, о том парне, потом разъедутся по другим гарнизонам, придёт в гарнизон и новое начальство - вот и всё...
Время - лучший лекарь.
Время - лучший судья.
Это я узнал уже потом.
А тогда я стоял со своей трёхлинейкой один-на-один с одиннадцатью закрытыми красными гробами, покрытыми густой хвоей, усыпанной уже увядающими розами.
Я вдыхал пряный запах умирающих роз.
Совсем недавно каждая из них, будучи ещё бутоном, радовалась жизни, радовалась солнцу и росе; она знала, что она - самая красивая, самая прекрасная, что лучше неё нет на земле никого. Она с трепетом ждала, когда она распустится во всей своей красе, когда прилетит к ней наконец такая долгожданная пчела и опылит её пыльцой, и завяжется в ней плод, и созреет, и упадёт на мягкую землю, и вырастут на земле новые розы, ещё красивее, чем она, и будет на земле всё нарядно, красиво, прекрасно, и жизнь станет лучше, добрее...
Человек любит красивое.
Как и положено ему, он желает чтобы красивое принадлежало не всем, а только ему одному, а для этого он срезает с куста розу, несёт её в свой дом, он дарит розу своей избраннице, продолжительнице его жизни, чтобы обрадовать её, расположить её к себе, и она радуется этому.
Одного только она не понимает, что избранник её дарит ей смерть, она не понимает, что вдыхает аромат смерти: роза жить уже не будет, она не завершит предназначенный ей природой круг жизни...
Злое всё-таки существо - человек, злое не по природе своей, а по темноте своей, по невоспитанности.
Столько роз! Умирающих роз.
Когда-то в древности смерть сопровождалась смертью.
В могилу фараона вместе с утварью, сопровождающей его при жизни, ложили всю его прислугу, для чего ту прислугу просто убивали.
Отошёл в прошлое тот варварский обычай.
Его заменил другой: в могилу стали ложить розы.
Убитые розы.
Люди считают, что это - красиво.
Смерть ради смерти...
Тогда я ещё не мог высказать того, что я высказал сейчас: я был молод, полон надежд и планов, мне хотелось в небо, мне хотелось стать богом.
Тогда я просто стоял и смотрел.
В клубе было тихо.
Очень тихо.
Наверное, такая тишина в могиле.
Я стоял в могиле и вдыхал запах хвои и роз.
И ещё запах чего-то горелого, тяжкого, противного.
Это был запах тления.
Он ещё был слабым, едва уловимым, но это был запах смерти.
Было немного страшно, хотелось, чтобы быстрее прошли положенных два часа моего пребывания в этой могиле...
Наверное, те два часа отложили отпечаток на всю мою жизнь.
У гроба, как правило, всегда приходит мысль о тленности живого, наступает момент истины, когда начинаешь понимать, насколько химерна жизнь, насколько мелки твои стремления чего-то добиться, что-то пробить, выполнить, свершить наконец...
Но всё это кратковременно.
Заканчиваются похороны, ты уходишь с кладбища, и снова тебя засасывает мелочь буден, снова ты начинаешь погружаться в омут забот и событий, и забывается эта великая Истина - Истина Жизни и Смерти.
Похороны - это мимолётное, преходящее.
Некогда.
Жизнь торопит...
Здесь же было время.
Целых два часа.
И ночь, когда рядом - никого.
И страх, вернее - напряжённое беспокойство, когда зрение, слух, обоняние, осязание - все чувства напряжены и обострены до предела.
И гробов - не один, а одиннадцать.
И ты один перед ними.
Перед не одной, а одиннадцатью Жизнями. Вернее даже - перед одиннадцатью Смертями. Перед одиннадцатью Истинами, которые, сливаясь в одну большую Правду проникают в подкорку своей логикой, навечно застревая в голове и заставляя в одиннадцать раз чаще рядовой смерти думать о твоём предназначении, о смысле твоего существования на Земле.
Тут уж станешь философом...
С тех пор я не выношу смеси запахов хвои и роз, и не люблю срезанных роз.
Дарите розы любимой, но пусть это будут цветы живые, цветы, распустившиеся на посаженном и выращенном тобой кусте, и пусть любимая оценит твою любовь к Жизни, пусть в тебе она любит Жизнь.