Змея была не ядовита, не опасна, и потому он просто обошёл её, сделав шаг в сторону. К змеям тут привыкли и хорошо различали их. Таким образом, проводник дал мне возможность пообщаться ещё с одной достопримечательностью местной фауны. Я же, по незнанию, перепуганный медведями, ядовитыми лианами, уставший от непривычного карабканья по лесным завалам, принял змею за лиану и от неожиданности от встречи со змеёй, потеряв контроль над собой, свалился в откос и расцарапал лицо и руки. Сердце колотилось со страшной силой, в висках стучало, было до слёз обидно, что так опростоволосился, обидно, что все смеются: ведь любой из нас, окажись он на моём месте, сделал бы, наверное, то же самое. Однако смеялись надо мной…
Я вылез, наконец, из кедрача на тропинку. Ребята стали меня приводить в порядок, кто-то стёр кровь с лица своим платком. Обида прошла: смеялись не надо мной, а над ситуацией. Нервы у всех были напряжены, и моя ошибка явилась той самой разрядкой, которая была необходима.
Джунгли неожиданно закончились, и мы оказались на берегу. До воды было метров сто. Впереди был пролив Советский, казавшийся таким узким, что его переплыть можно бы на шлюпке за какой-то час. На другом берегу угрюмо громоздились обрывистые сопки японского острова Хоккайдо.
На ближайшей к проливу сопке вращалась антенна японского радиолокатора, похоже, сантиметрового диапазона, под сопкой почти у самой воды тянул несколько вагончиков паровозик. Всё это казалось очень близким и каким-то игрушечным: вода сильно скрадывает расстояния.
Да, это была Япония — наш возможный противник, база американских ВВС, откуда взлетает так часто надоевший всем до печёнок разведчик-нарушитель RB-47, с аэродромов которой взлетают сопровождающие наш каждый шаг Сейбры.
Это была Япония — капиталистическая страна, чуждая нам страна и по строю, и по обычаям, страна, с которой мы вынуждены были соседствовать, победа над которой вернула нам наши исконные владения — половину Сахалина и Курильских островов.
И в то же время это была неизвестная нам страна, в которой жили неизвестные нам люди. Они, наверное, так же, как и мы, любили, рожали детей, растили их, страдали и радовались, выращивали урожай и ловили рыбу…
Зачем им локаторы, зачем им самолёты, зачем нарушать нашу границу, поднимать среди ночи, заставлять сидеть в полной боеготовности, дёргать постоянно? Неужели нельзя жить мирным трудом, жить добрыми соседями, помогая друг другу, вместо того, чтобы стращать? В голове здравый смысл спорил с закачанной с детства пропагандой, однако пропаганды было так много, что здравый смысл умолкал: да, капиталистам надо одно — поработить народы, чтобы получать свои свехприбыли на горе и крови людской…
Откуда-то из-под земли вдруг вынырнули пограничники в зелёных фуражках. Появились они так неожиданно, что мы остолбенели вначале: только что мы были один на один с Японией, и вдруг пограничники. Проверка документов. Один проверяет, трое стоят с автоматами наизготовку. Проверка прошла нормально, пограничники убедились, что перед ними офицеры-лётчики, официальность их испарилась, и тут развернулась наша русская душа: пограничники пригласили нас к себе в гости. Водки, конечно, не было. Её роль выполнял компот — всё та же «Великая Китайская Стена». Зато шашлык из козы был великолепен: дикой живности вокруг бродило немало, и пограничники в разнообразии своего армейского рациона преуспевали превосходно, чем коренным образом отличались от лётчиков, обеспеченных питанием по реактивной норме и не помышлявших даже о возможности добыть что-то ещё для разнообразия. Сожалели ребята, что медвежатинки не удастся нам отведать — знатная медвежатина во всех видах.