Заметив, что Марта начинает успокаиваться, сестра Бригитта пнула носком башмака камешек, и он со стуком покатился по вымощенной плитами дорожке; таким образом Бригитта неуклюже попыталась предупредить Марту о своем приближении. Бригитта знала, что Марте не хотелось бы, чтобы кто-нибудь застал ее в таком состоянии.
— Марта! — тихо окликнула Бригитта девушку. И тут же добавила: — Вот вы где!
После чего медленно двинулась к коленопреклоненной Марте.
Когда Марта поднялась и обернулась, в глазах у нее не было слез. Она улыбалась совершенно спокойно. Взор ее был светел и чист.
Сестра Бригитта торопливо объяснила:
— Я вас ищу. Мать-настоятельница послала меня за вами. У нее отец Хоуи.
— О, — выдохнула Марта. — В таком случае, будь добра, возьми Эти цветы. Сестра Долорес попросила меня нарвать бледно-желтых нарциссов для лазарета.
Она протянула букет сестре Бргитте, и быстро зашагала по дорожке.
— Марта? — Сестра Бригитта догнала девушку и легко коснулась ее руки.
— Да? — откликнулась та, удивляясь. Выражение лица Марты не располагало к изъявлению сочувствия, и сестра Бригитта отступила.
— Нет, ничего… — с запинкой ответила она. — Я только хотела спросить, увидимся ли мы позже в лазарете.
— Да, разумеется, — ответила Марта, спеша своим путем.
Она видела, с каким любопытством смотрит на нее юная послушница, однако не собиралась ничего ей объяснять. Марта не сомневалась, что все монахини с жаром обсуждают ее вчерашний поступок. Еще бы! Сестра Марта — послушница, которую никогда ни в чем нельзя было упрекнуть, — выбежала из храма, словно за ней гналась свора адских псов.
Она не хотела лгать, но и заставить себя открыть кому-нибудь свою страшную тайну тоже не могла. Марта не сомневалась, что, если бы безрассудство толкнуло ее на этот шаг, сестра Бригитта смотрела бы на нее уже не с сочувствием, а с суеверным ужасом.
Ведьма. Безумица. Лунатичка. Вот что непременно станут думать о ней все вокруг, если когда-нибудь узнают о ее Голосе. Ее ведь и так считают девушкой со странностями. Порой и Марта сама спрашивала себя, а нормальна ли она. Однако она знала, что Голос — не плод ее воображения. Она была твердо уверена в этом. Как и в том, что после прошедшей ночи не в состоянии больше жить с этой ложью.
Мечта Марты постричься в монахини и укрыться за стенами святой обители сестер Девы Марии обратилась теперь в прах. Именно из-за этого девушка не смогла сдержать слез. Впрочем, она знала, что ей нужно делать. Она должна найти способ вернуться в свою прошлую жизнь и помешать случиться всему этому кошмару. Да, именно в этом состоял долг сестры Марты! Однако сердце ее замирало от страха. Ведь жизнь в монастыре — это было все, что ома знала. Здесь девушка чувствовала себя в безопасности. И вскоре другие монахини приняли Марту в свое число…
Но думать об этом было уже слишком поздно. Марта приняла решение и не должна была отступать.
Войдя под своды монастыря, она на миг остановилась, чтобы вобрать в себя знакомые звуки и запахи. В этой части здания царила тишина. В другом крыле, за большой дубовой дверью, находился сиротский приют. Стоило Марте лишь подумать о детях, как на душе у нее сразу потеплело. Девушке не понадобилось много времени и сил, чтобы завоевать доверие малышей. Они полюбили ее сразу — крепко и безоглядно.
На глаза у нее вновь навернулись слезы, и она глубоко вздохнула, с трудом сдерживая рыдания. Нет-нет, плакать ей сейчас нельзя! Голова ее должна оставаться ясной, а душа безмятежной перед встречей с матерью-настоятельницей и отцом Хоуи.
Марта не боялась, что они могут с отвращением отвернуться от нее, даже если вдруг узнают о ее Голосе; однако девушка была уверена, что они не одобрят решения, которое она приняла. Марта относилась к этим людям как к настоящим своим родителям; они всегда были для нее добрым отцом и почтенной матушкой — с той самой минуты, как Марта очнулась в лазарете и увидела их ласковые, сочувственные лица, склонившиеся над ней. И теперь отец Хоуи и мать-настоятельница сделали бы все для того, чтобы Марта была счастлива; они попытались бы исцелить ее, снять с нее проклятие, изгнать из нее злого духа — ее Голос, чтобы он никогда больше не беспокоил ее вновь.
Она и сама хотела этого. И боялась этого больше всего на свете.
Марта торопливо прошла в свою маленькую келью с побеленными стенами и голым деревянным полом. Обстановка в келье была более чем скромной: стол и стул, кровать и комод. Единственной яркой вещью, которая, кстати, сразу бросалась в глаза, было пестрое стеганое одеяло, самой Мартой собственноручно сшитое из лоскутков.
У нее не сохранилось ни одной мелочи, ни одной вещицы из прошлой жизни — ничего такого, что помогло бы отгадать, кем Марта была раньше. Она не несла с собой ни саквояжа, ни сумочки — ничего, что могло бы хоть то-то рассказать о ней, — в тот миг, когда промчавшаяся мимо карета сбила ее прямо у ворот монастыря. Лоскутное стеганое одеяло было единственной вещью, которая принадлежала ей в этом мире.
Сняв с себя огромный передник, который она надевала, чтобы защитить от грязи свою одежду, Марта обмакнула кусок ткани в кувшин с холодной водой, быстро протерла лицо и руки, после чего подошла к маленькому осколку зеркала, висевшему на стене, и бросила беглый взгляд на свое отражение. Поправив апостольник[1] на голове, она глубоко вздохнула и погрузилась в свои думы.
Она была самой обычной девушкой, с совершенно заурядной внешностью. Ничем — абсолютно ничем — не отличалась она от других послушниц. Все они носили черные одеяния и белые апостольники. Так отчего же Голос избрал именно ее, Марту?
Между ними должна существовать какая-то связь! Девушка непрестанно думала об этом — и иного разумного объяснения случившемуся не находила. Видимо, когда-то в прошлом они знали друг друга.
Сначала, три года назад, Марта думала, что к ней возвращается память. Тогда ее Голос еще не был Голосом. Она видела картины, какие-то смутные образы, которые ничего ей не говорили. Она уже не могла припомнить, когда же эти картины и видения стали обретать форму слов и жизнь ей начал отравлять Голос. Девушка пыталась подавить его, но не в состоянии была жить в вечном напряжении. Вчера вечером она впервые попыталась установить с Голосом непосредственную связь, но никогда больше не решилась бы повторить этот опыт. Это было слишком опасно.
И слишком странно! История эта была столь удивительной, что в нее просто невозможно было поверить!
Может быть, Голос был лишь плодом ее воображения. Может быть, ее мозг был поврежден куда сильнее, чем ей казалось. Может быть, она так и не оправилась после того страшного несчастья и теперь медленно сходила с ума. Может быть, ее — для ее же блага — надо упрятать в сумасшедший дом.
Он не был прирожденным убийцей; однако, убив однажды, мог совершать это снова и снова. На самом деле он непременно должен был сделать это опять! Его сознание было вполне подготовлено к этому.
По телу Марты пробежала дрожь. Девушке стало жутко. Нет, даже ее воображение не могло быть столь буйным. Подумав так, она торопливо вышла из своей кельи.
Мать-настоятельница прервала беседу с отцом Хоуи и ободряюще улыбнулась сестре Марте, когда та вошла к ней в комнату. Девушка была молода, однако благодаря своим спокойным, сдержанным манерам казалась старше своих лет.
— Марта! — воскликнула мать-настоятельница и жестом предложила ей сесть.
Марта прошла через всю комнату и опустилась на стул, на который указала ей пожилая женщина.
Девушка сидела спокойно, ее руки свободно лежали на коленях, а чистый взгляд серых глаз был устремлен на отца Хоуи.