Всю жизнь Дайану преследовало ожидание несчастья. В детстве ей часто снились кошмары – то ее потеряли, то оставили в глухом лесу. Для таких странных снов, казалось, не было никаких причин. Дайана была единственным ребенком в семье – одной из самых богатых и уважаемых в городе.
Детство миновало, и пугающие ее сны прекратились. Позже Дайана поняла: психика любого ребенка неустойчива.
Когда спустя несколько лет у нее случилось несчастье, она выкинула такое, что ей и не снилось.
То страшное субботнее утро, круто изменившее всю ее жизнь, запечатлелось в памяти навеки.
Она возвращалась из Бомонта, где, как обычно, делала покупки на всю неделю, Начиналась гроза, и она прибавила газу. Когда, свернув с основной дороги, она подъезжала к дому, то обратила внимание, что ее никто не встречает, и сразу почувствовала неладное.
Она отыскала всех троих – Эдэма, Росса и Тэми – на заднем дворе, за домом. Эдэм стоял маленький, весь какой-то потерянный. Серое, как зола, лицо Росса было искажено невыразимой мукой, на руках он держал безвольно повисшее тельце Тэми. Дайана остановилась как вкопанная. Смотрела на них и молчала, хотя в голове проносились мысли, одна страшнее другой.
Лес, подступивший к ним вплотную, казался мрачным и даже зловещим. Яркие вспышки молний кромсали почерневшее небо. Один за другим следовали раскаты грома. Громыхнуло особенно грозно… Тот злобный, рокочущий звук она не забудет никогда.
Дайана медленно подошла. Еще не веря в случившееся, дотронулась до бледного, безжизненного личика своего ребенка и только тогда закричала, осознав, что Тэми больше нет.
– А-а-а… Почему? Росс!.. Что случилось? Что-о-о? – выкрикивала она на одной ноте.
– Дайана, дорогая, не знаю. Успокойся! Она играла во дворе, а я пошел в дом, потому что зазвонил телефон, и заодно я хотел посмотреть, что делает Эдэм.
– Ты… ты… оставил… ее… в этом проклятом лесу? – Дайана даже не попыталась смягчить прозвучавший намек, что он один виноват в случившемся. – Я же тебе говорила… я тебя умоляла никогда этого не делать!
Росс всегда считал, что она чересчур носится с детьми.
– Она играла во дворе, а не в лесу! Я оставил ее на одну минуту, а когда вернулся, она…
Непроизнесенное слово повисло в воздухе. Упали первые капли дождя.
А потом Дайана, всегда такая спокойная, впала в неистовство.
– Я не виновата… – кричала она. – Это не моя вина… не моя. Ты… ты… убил! Ты… ты… ты… Бросил ее… одну в лесу! Убил ее… ты!
Росс, не мигая, смотрел на нее. Страдание исказило его изменившееся до неузнаваемости и почерневшее лицо. А она все продолжала повторять страшные слова, заходясь в крике. Не слышала никаких уговоров, не могла остановиться. Она затихла лишь после того, как он, прибегнув к крайней мере, с силой ударил ее по щеке. И в тот самый момент, когда она замолчала, испарились все ее чувства к Россу.
– Иди в дом, Дайана! И прекрати истерику.
Его голос прозвучал настолько сурово, что она безропотно повиновалась. Позже приехал домашний врач и прописал успокоительное.
Мадлен пожаловала вместе со своей прислугой и сразу же начала генеральную уборку, объявив, что друзья и знакомые вот-вот начнут наносить визиты, чтобы выразить соболезнования. Дайана выслушала ее с тупым равнодушием, не понимая, как так можно – ребенок мертв, а ее собственная мать переживает, что у дочери недостаточно прибрано в доме. Наконец Мадлен уехала, пообещав приготовить к дню похорон запеканку из овощей и мяса. Господи! Зачем? Тэми все равно не вернуть! Что же это? Не подошла, не утешила, не обняла… Впрочем, мать никогда этого не делала, когда Дайана была маленькой. И вообще не Мадлен виновата в том, что случилось… Винить ее не за что.
В те ужасные дни Росс и Дайана отдалились друг от друга. Он замкнулся. Она ни разу не подошла к нему, не утешила, не обняла…
Свидетелей ее истерики не было, поэтому в дни траура и похорон все отмечали ее мужество и самообладание. Невероятно, но Мадлен впервые в жизни гордилась поведением дочери, потому что все восторгались выдержкой Дайаны. Онемевшая от горя и безучастная от душевной боли, не находившей выхода, она то и дело слышала шепоток: «Ах, какая она сильная!»
Если бы только они знали, что творилось в ее душе, охваченной необъяснимым ужасом и странной отчужденностью! Но самое удивительное – и она об этом думала не переставая, – все время казалось, что ощущения невосполнимой потери, предательства, вины ей давным-давно знакомы.
Сколько помнит себя, она всегда старалась брать пример с матери. Считала, что, если будет следовать ее советам, все будет хорошо. И все-таки, все-таки… почему не покидает чувство, будто нечто подобное с ней уже происходило?
В те трагические дни Дайане казалось, что она сходит с ума.
Шли недели. Росс оправился от потрясения, но Дайана по-прежнему избегала его. Она вообще не хотела никого видеть. И о том, чтобы забрать назад те страшные слова, которые она бросила ему в лицо в день смерти Тэми, не могло быть и речи. Росс спал в своей любимой гостиной. Однажды поздним вечером она случайно заглянула туда и увидела, что он плачет. Впервые за все это время он потянулся к ней, желая обнять, попросить прошения за то, что не сдержался тогда.
Однако чувство отчуждения пустило в душе Дайаны глубокие корни, и собственная боль казалась такой острой, что его страданий она просто не заметила.
– Не дотрагивайся до меня! – выдавила она свистящим полушепотом, не обратив никакого внимания на его застывшее после этих слов лицо. Потом быстро пошла в спальню, затворила дверь и повернула ключ в замке.
Он пошел было за ней, но, когда понял, что она заперлась, пришел в ярость и вышиб дверь. Она и сейчас помнит, как в темном проеме появился он, огромный и устрашающий. И тогда она сжалась в комок от одного вида этого разъяренного мужчины, который был ее мужем.
Наклонившись, он отбросил одеяло и обнял ее. Потом целовал нежно и жадно. Это был первый и последний раз, когда его страсть не нашла в ней отклика. Душа ее заледенела. Почувствовав это, он оттолкнул ее.
– Продолжаешь считать, что в гибели Тэми виноват я? Тебе, значит, недостаточно медицинского заключения, что смерть наступила в результате аневризмы аорты?
Глаза Росса, не выражавшие ничего, кроме страдания, сверлили Дайану. Он ждал ответа с таким напряжением, будто от этого зависела вся его жизнь, а она смотрела на него и молчала. И именно в это мгновение она так легкомысленно распростилась с замужеством – отбросила его, как капризный ребенок надоевшую игрушку.
– Я все могу вытерпеть, Дайана, но женщину, которая считает меня виновным в гибели собственного ребенка… вряд ли. Повторяю, я ни в чем не виноват!
Она по-прежнему молча смотрела на него.
– Дайана, что с тобой? Я тебя не узнаю. – Он тряхнул ее раз, другой. Она вздрогнула. – Не смотри на меня так, будто я собираюсь овладеть тобой силой. Тебе это не грозит. Наконец-то я разгадал твою истерику и это молчание. Все правильно! И, возможно, к лучшему. Наша совместная жизнь не складывалась с самого начала, а я все надеялся… Ладно! Никому нет дела до того, что я думаю. Просто дурак я был, и довольно долго. Больше не дотронусь до тебя! В тот день, когда умерла Тэми, пришел конец и нашему браку. Мертвых принято хоронить. Поэтому думаю, будет лучше, если утром ты уедешь отсюда.
Дайана молчала. Не было ни слов, ни мыслей, ни чувств… Вероятно, он прав, вяло подумала она. И она ему не судья! В тот момент она не чувствовала к нему ни любви, ни ненависти. Она вообще была лишена способности что-либо ощущать.
Утром Дайана упаковала свои вещи и уехала к родителям. Объяснять им, почему рассталась с мужем, она не стала.
Мать и отец советовали переехать в Хьюстон и там начать все заново. Мадлен, не одобрявшая брака дочери, в душе радовалась такому повороту дел и все время напоминала Дайане о тех вещах, которых та была лишена, будучи женой Росса. Дайана находилась в состоянии, близком к прострации, и потому легко поддалась на уговоры. Она еще не осознавала, что, расставшись с Россом, потеряла самое дорогое в жизни. Впрочем, к жизни у нее пропал всякий интерес. Жива, живет, ну и слава Богу!