Его глаза задержались на ее тонкой талии, прежде чем заскользили по изгибу бедер. А какая у нее кожа! Он любил касаться ее нежной шелковистости, вдыхать ее аромат, таинственный и возбуждающий.
Как давно он не прикасался к женщине! Дайана… Его женщина, такая нежная, такая красивая… Желание вспыхнуло и, разрастаясь, опалило его жаром. А ненависть, которую он с таким упрямством лелеял, ослабела, потому что бурно вспенивалось другое чувство, которое могла вызывать только она одна. Однако он смотрел на нее с преднамеренной дерзостью, хотя, когда она сжалась в комок и побледнела от возникшей неловкости при откровенном, до неприличия, разглядывании ее в упор, особого удовольствия не почувствовал.
Росс позволил взгляду пройтись не торопясь по ее фигуре, пока не зацепился глазами за ее белое как мел лицо.
– Давно не виделись, Дайана, – сказал он наконец, и звук его низкого голоса заставил встрепенуться каждую клеточку ее тела.
– Правда, Росс, давно, – вымолвила она, задыхаясь от волнения, не в силах произнести что-либо еще.
Она стояла беззащитная, страдающая от неловкости, возникшей между ними. Под взглядом его золотистых глаз Дайана словно приросла к месту, в то время как он продолжал рассматривать ее с неприкрытой мужской настырностью, действующей, как известно, на нервы. Вот, мол, сражен наповал. Не может оторвать взгляд от такой красавицы, и все тут…
– Дайана моя ближайшая соседка, – объяснил Брюс пожилому джентльмену, сидевшему рядом с Россом.
– Вам, вечным холостякам, всегда везет, – заметил тот игриво.
Росс мгновенно помрачнел. Позднее он никак не мог найти объяснение всплеску злобности, обусловившей его реакцию на эту реплику. Вероятней всего, его дальнейшее поведение было продиктовано слепым инстинктом. Росс медленно поднялся. Его мускулистое тело возвышалось рядом с Брюсом как башня. Дайана возле них казалась совсем крохой, трогательной и необыкновенно милой. Пальцы Росса сжали ее локоть – это прикосновение можно было сравнить с электрическим разрядом, пронзившим ее с головы до ног. Она вздрогнула.
– Брэнскомб, надеюсь, вы не собираетесь предъявлять права на женщину Диксона, – отреагировал в шутливой форме тот, кто сидел рядом с Россом. – Не забывайте, мы все вложили деньги в его дело.
Ничего себе! Женщина Диксона! Росс с трудом выдавил улыбку. Прежде чем он смог отбить этот пас, Брюс обернулся, посмотрел на него, затем перевел взгляд на Дайану и спросил:
– Брэнскомб? Вы что, родственники?
– Дальние, – сухо бросил Росс, благодаря в душе Брюса за такую подачу, так как отпадала необходимость объяснять свою по меньшей мере странную выходку. – Подумал, не пригласить ли мою… кузину потанцевать. Нам есть о чем поболтать, давненько не виделись.
– Росс, Дайана, шокированная его ложью, сделала попытку возразить, – не думаю, что это будет по-светски, если мы…
И сразу же почувствовала, как стальные тиски его пальцев сильнее сжали ее руку.
– По отношению к тебе, Дайана, я никогда не вел себя по-светски, правда? – парировал Росс с горькой усмешкой, когда тащил ее на танцевальную площадку, будучи уверен, что сидящие за столом не могут его слышать.
Чувство собственного достоинства заставило его заявить о своих правах самым примитивным способом – у мужчин такая реакция сплошь и рядом, – хотя по логике вещей он не мог не понимать, что его манера поведения в данный момент просто хамская. Когда они подошли к площадке, Росс остановился и посмотрел на нее долгим взглядом. Потемневшие глаза горели огнем, жестоким и беспощадным. Однако в его взгляде было нечто интимное, только ей лично предназначавшееся, от чего она обмякла, будто все ее косточки чудесным образом превратились в розовую водичку. Дыхание рвалось.
Зачем он так ведет себя с ней? – криком кричал ее разум. Нельзя, он не должен переступать границу, отделяющую их друг от друга! А спустя минуту было уже поздно выражать протест и вообще о чем-либо думать или искать объяснения: она лишь чувствовала на своем теле крепкое кольцо его рук, когда он медленно повел ее в танце. Острое волнующее ощущение близости охватило ее и подступило к сердцу, напомнив другие вечера, давние, но незабываемые, когда он любил ее и она была достойна его любви. Ненавидя себя за то, что вмиг растеряла всякую гордость, она таяла, будто была из воска, потому что он все крепче прижимал ее к себе.
Дайана чувствовала на теле его руки, сквозь тонкую ткань платья ладони жгли огнем, когда поглаживали спину. Ее руки лежали на его твердой и теплой груди, и она ощущала сильное биение его сердца. Она понимала, что все-таки небезразлична ему, хотя бы физически.
Она ощущала каждый изгиб его мускулистого тела, а бедра, когда он вел ее замысловатым па, – особенно, и тогда казалось, будто она часть его.
Вскинув руки, она обвила его шею, а его руки еще крепче сжали ее талию. Раньше они так только и танцевали, и казалось, будто они одни на всем белом свете. Машинально она поглаживала пальцами его волосы.
Она ждала этого момента, страстно ждала, хотя и делала вид, что ей все безразлично. Три года она преднамеренно избегала его; впрочем, как и он. После их разрыва он поселился в Ориндже, ее родном городе в восточном Техасе. Она и родителей своих навешала, только когда они сообщали ей, что Росс в отъезде. Взяла и отгородилась стеной, заявив, что мужчины ее больше не интересуют, что любовь в ее жизни осталась в прошлом. И вот неожиданно она прозрела. Оказывается, все эти три года она просто боялась признать, что допустила роковую ошибку. В действительности ей был нужен только он, и никто другой. Что будет, если она скажет ему об этом, а он ее отвергнет? Что тогда? Страшно подумать…
Дайана хотела, чтобы Росс вернулся к ней. Мечтала начать все с самого начала, однако, вспомнив, какую душевную травму нанесла ему. понимала: она просто обязана оставить его в покое и не показываться ему на глаза. Однажды она уже почти уничтожила его.
Звучала музыка. Они танцевали. Росс был великолепный танцор. Он легко двигался, внушительные размеры не мешали ему, крепко обняв, плавно вести ее в танце в такт музыке, поэтому ничего другого не оставалось, как только подчиниться.
– Росс, – начала она неуверенно, сдерживая дыхание и почти не надеясь, что он простит ее. Однако не удержалась и задала вопрос: – Зачем ты это сделал? Однажды ты сказал, что больше никогда не только не обнимешь меня, но даже не прикоснешься ко мне.
– Откуда я мог знать тогда, как буду чувствовать себя сегодня вечером, – сказал он, не отказав себе в цинизме, но злую иронию его слов заметно перекрывало желание. – Три года одиночества, шесть двойных скотчей и это платьице – кстати, что оно есть, что его нет – могут воспламенить любого мужчину, – добавил он, чтобы побольнее ранить ее.
Она сделала попытку вырваться из тисков его рук, но он только сильнее сжал обруч объятий. Тогда она сказала, почти умоляя:
– Если это все, что ты чувствуешь, тогда позволь мне… я хочу домой.
– Дайана, дорогая, только давай без этого… как я себя чувствую, что я чувствую… тебя это не беспокоило и не волнует по сей день. – Не в силах противиться страсти, он провел ладонью по ее длинным волосам и притянул к себе еще ближе. – И потом, почему это я должен делать так, чтобы тебе было легко? – В голосе появилась жестокость. – Ты словно колдунья, будто зелье приворотное, от которого я никак не могу избавиться при всем моем желании. Три года… А я все еще хочу тебя, все еще чувствую… – Он резко оборвал фразу, и она подумала, что за эту свою секундную слабость он сейчас ненавидит себя еще сильнее, чем ее.