— Не продолжай пожалуйста.
Слушая внимательно Германа, я ничего не почувствовала, только какую-то сквозящую тишину внутри меня, я не понимала что со мной не так, но я не испытала ни одной эмоции, просто пустота и всё.
— Ульяш, но и на этом не все, перед заседанием, он сам, всучил мне в руки конверт, с просьбой передать его тебе.
— Какой конверт? О чем ты говоришь?
Герман выпускает мои ладони из своего захвата, снова встаёт на ноги, берет ту же папку и достает из бокового кармана небольшой конверт.
— Вот, я его не открывал, но мне кажется это его прощальное письмо. Я оставлю тебя пока, пойду собираться, мне скоро на смену, а ты… Посмотри.
Несмело забираю конверт из рук Германа и с замиранием сердца разворачиваю запечатанный лист бумаги. Аккуратно, чтобы не порвать лист, извлекла письмо, которое было с удивительно огромным текстом.
«Моя взрослая девочка, частичка моей плоти и крови, если ты читаешь это письмо, то меня скорее всего уже нет. За каждое действие или за каждую ошибку в этой Жизни приходится жестоко платить, и сейчас настал час моей расплаты. Поверь, я правда хотел поговорить с тобой раньше, но… Ты сама знаешь мой характер. Сам проклинаю себя за него. Прошу тебя, не выбрасывай письмо, дочитай до конца. Правда, я так много тебе не сказал, знай, я всегда о тебе беспокоился, искренне желал только самого лучшего. Я часто мог сказать тебе во время ссоры самые обидные слова, мог замахнуться и унизить грубой пощечиной. Поверь дочь, сам себя за это корю и ненавижу. Самое главное, что ты должна знать, я очень тебя люблю, хоть и не говорил и не показывал этого. Но это чистая правда. Ты моя единственная дочка, мой светлый лучик. Я, правда, восхищаюсь тобой, дочь, потому что ты у меня сильная девочка, никогда не показывала своих слез, тебе было дико больно и неприятно, но ты шла с гордо поднятой головой только вперёд, я безмолвно смотрел на тебя и умирал изнутри, не понимая насколько у тебя ранимое сердце и душа, жаль, Что я понял это сейчас, я не берег твою ранимую душу, которая надрывно кричала о помощи. Я так надеялся, что именно Игорь сможет сохранить этот блеск в тебе, но я ошибся… Я! Только я искалечил твою жизнь, тогда, шесть лет назад, именно с моей подачи Игорь уничтожил Германа, я причина вашего расставания, это только моя вина, я так был одержим твоим браком с Зотовым, что готов был пойти на самый страшный грех, лишь бы все сложилось нужным пазлом для меня. Главное, что я не решился бы сказать тебе в глаза, я причина смерти твоего неродившегося малыша, я виновен в смерти своего единственного внука… Именно в мою голову пришла ненавистная мысль избавится от него пока об этом не узнал Громов, зная он о ребенке раньше, никогда бы тебя не отпустил, даже во вред себе. Я знаю, читая эти строки, ты возненавидишь меня ещё сильнее, но ты должна знать. Я горжусь что ты лучше меня, тебя не испортил этот грязный мир, не уволок в пучину топкого болота. Я понимаю что я не смогу искупить перед тобой свою вину, но я попытаюсь хотя бы обеспечить тебе достойную жизнь с Громовым. Позволишь мне это сделать? Ведь только он в твоем маленьком сердце. Я надеюсь, что да… На твое имя открыто несколько счетов, там накопилась немалая сумма, хватит ещё и вашим внукам, сможете жить и ни в чем себе не отказывать, это не мое перед тобой искупление, это лишь самая малость что я могу сейчас сделать для тебя. Я просто хочу дать тебе шанс жить не только в любви спустя столько лет, но и как я хотел всегда, чтобы ты жила в достатке. Я не прошу прощения, знаю что такое простить невозможно, но я хочу чтобы ты знала, я искренне сожалею что решил твою судьбу шесть лет назад… Сам обрек тебя на смертельные муки и страдания. Да… Спасибо что открыла глаза на мать, пусть даже и спустя столько лет, имущество которое не взято под арест, а оно есть и заграницей, все записано на тебя, твоя мать осталась ни с чем, оставшуюся жизнь она сгниет в безденежье и нищете, я думаю, её неприятно удивит моё завещание. Это её расплата. В этом конверте как раз и лежит заверенная копия его. Изучи, все твое. Даже её детище, её фонд. Он твой теперь. Ты как никто другой сможешь действовать по совести и направить все его средства действительно на помощь детям. Прости меня… Прошу лишь об одном, отпусти все плохое, оно прошло, каждый ответит за содеянные грехи. Живи, дыши, будь наконец по настоящему счастлива, моя дочь. Люблю тебя. Твой папа.»
Письмо которое я держала в руках, уже было насквозь мокрое. По щекам стекают крупные слезы, они беззвучно капают на дрожащий в моих руках лист бумаги. Синие чернила причудливо размываются от горьких слез, оставляя после себя уродливые кляксы. Хотелось кричать, но я подавила в себе эти эмоции, закрыв рукой рот, я беззвучно глотала солёные слёзы. Ничего не вижу, перед глазами непроницаемое полотно, которое застилает глаза. Я думала больнее уже быть не может, но я ошибалась. Не сдержавшись, я все же закричала в голос. Будто вырываясь из поглощающего капкана боли и разочарования. Но я резко успокаиваюсь, как будто я только что вынырнула из ледяной толщи непробиваемого льда, сразу чувствую, как меня обнимают крепкие руки, открыв прикрытые веки, обречённо подняла мокрые глаза, видя перед собой взволнованное лицо Германа.