— Блин, так интересно. До сих пор не могу привыкнуть, что Яська уже такая взрослая. Вроде только-только была вредным подростком…
— Ничего не изменилось, Есь, — усмехаюсь и останавливаюсь на еще одном светофоре. Да издеваются они сегодня все, что ли!
— Она хорошая, — Еся улыбается и переводит взгляд на меня, и я замираю, глядя ей точно в глаза. Каждый раз это как мощный удар током. Бьет до самых косточек и заставляет дрожать. Каждое наше касание взглядами мне кажется, что перед глазами сразу все моменты наши с ней пробегают. Причем самые горячие моменты. А у нас их было…
В секунду хочется узнать, изменилась ли Еська за эти годы. Раньше она была довольно стеснительной. А сейчас? Краснела бы так же от поцелуев, рассыпанных по телу? Всхлипывала бы от ласк, дрожала бы от прикосновений?
Очухиваюсь от громкого гудка сзади и понимаю, что совершенно забыл о светофоре. Трогаюсь с места и сажусь поудобнее: у меня, мать его, встал. От одних воспоминаний и фантазий.
После этого я понимаю одну простую истину. И не ту, что я скучаю по Еське или что-то вроде того, хотя эти фантазии тоже заставляют задуматься о многом.
Я понимаю, что нам пора заканчивать пытаться построить что-то с Ксюшей.
Я никогда не позволил бы себе думать о других девушках, находясь в отношениях. Веду себя, как мудак. И больше не хочу делать вид, что у нас всё в порядке. Попробовали — не вышло. Так случается, никто не виноват. Жизнь, она вообще штука сложная. Не всё идет так, как нам того хочется. А я хотел построить с Ксюшей что-то светлое, но, видимо, мы оба ошиблись, выбирая друг друга.
— О чём ты думаешь всё время? — спрашивает Еська.
Хочется нагло ответить, что о ней, но почему-то держу язык за зубами. Кажется, у них там что-то намечается с Мирославом. Наверное, не стоит мешать? Если он действительно так любил ее все эти годы, а сейчас Еся не отвергает его. Я не имею права лезть в это. Перестал иметь хоть какие-то права еще в тот момент, когда не пришел к Есении пять лет назад.
— Просто переживаю, — вру, пожимая плечами. — А ты зубы мне заговариваешь, да? Я правда отвлекаюсь.
— Это долгие годы работы с противным директором. Училась отвлекать его любыми способами.
Ее методы работают на самом деле, за что я снова безмерно ей благодарен. Мне становится заметно спокойнее, пока я разговариваю с Есей на отвлеченные темы. Она прекрасная девушка, глупо было бы не признать это.
Мы подъезжаем к больнице и я снова начинаю нервничать, хотя, честности ради, все же меньше, чем двадцать минут назад.
Еся из машины выходить не спешит, и я смотрю на нее, не понимая: она собралась тут сидеть?
— А ты?
— Я не пойду, наверное… — говорит, замявшись. — Ты там нужен, а я что?
— А ты мне нужна, — говорю, не раздумывая даже. Правда нужна. Я без ее поддержки умом поеду. И пусть это эгоистично, наверное. Но правда сейчас нужна, очень-очень. — Я не вывезу без твоей поддержки, Есь. Выйду в окно и тебя некому будет отвезти домой.
— Это шантаж!
— Я шантажист. Пойдем, Есь, ради моей сестренки.
Она закатывает глаза, но всё-таки выходит из машины и заметно сдерживает улыбку.
А дальше халаты, бахилы, длинный белый коридор, удивительно удобные диваны и никаких новостей.
Я очень боялся что буду слышать, как Яська кричит, но тут не слышно совсем ничего, а дальше к палате, естественно, нас не пускают.
Я пишу Ромке, мужу Яси, что приехал, и что я рядом с Ярославой, совсем-совсем рядом, а потом начинаются долгие муки.
Рома выходит к нам, говорит, что Яська держится молодцом: совсем не кричит и много матерится. А еще что всё идет хорошо, и очень быстро, поэтому ждать нам, наверное, недолго. И потом он уходит. И оживаю я только когда на мое плечо опускается голова Есени.
Я сижу на диване, упершись локтями в колени, а она — совсем рядом.
Не упрекает, не отвлекает, не смеется над моими переживаниями. Молча поддерживает и находится рядом, так, как мне очень нужно сейчас. Так, как никто в мире не умеет больше.
Как я мог просрать всё это?
— Она справляется, — шепчет Еся, а потом осторожно берет меня за руку. Я успокаивал ее точно так же в лифте, когда мы застряли и она очень переживала. Сейчас, когда в поддержке нуждаюсь я, она дает мне ее сполна, хотя имеет полное право развернуться и уехать отсюда, оставив меня. — Всё будет в порядке. Ярослава очень сильная.
— Вы, женщины, вообще невероятные, — говорю правду и сжимаю руку Есении чуть сильнее, а потом поддаюсь порыву и поднимаю кисть, пару раз целуя костяшки. Это само происходит. На уровне каких-то рефлексов, кажется.
Еська ёжится немножко от этого движения, но руку не убирает — или я держу так сильно, что не даю ей этого сделать, — и даже немного мне улыбается, совсем легонько, но этого хватает, чтобы на душе стало заметно теплее.
Мы сидим так минут двадцать, не двигаясь. Её голова на моем плече, а руки сцеплены в замок. Я дышу громко, а Еся — тихо, как мышка. Но я почти слышу, как колотится её сердце — тоже переживает, но не подает виду, поддерживая меня.
— Ты невероятная, Есь, — в такой момент во мне говорят чувства, не давая места разуму и хоть какой-то адекватности. Нервное напряжение выдает наружу все слова, что крутятся в мыслях. — Спасибо тебе за всё. Ты очень спасаешь сейчас.
Она не успевает ответить. Из-за двери выходит медсестра и просит нас пройти в другой коридор — туда, где родовая палата, в которой рожает Ярослава.
Сразу накатывает паника. Неужели что-то случилось? Почему вышла медсестра, а не Рома? Что происходит?
Руку Еси не отпускаю, иду вместе с ней, и она не сопротивляется. В любом случае нас вряд ли пустят куда-то туда, куда нам не стоит проходить и что не стоит видеть.
Я слышу голос Яськи. Меня холодом окатывает от ее тихих болезненных стонов. Это точно она. Где-то рядом совсем.
— Всё в порядке? — спрашиваю нетерпеливо у медсестры, и она поворачивается к нам на мгновение, кивает, улыбается, скрываясь в палате, и просит нас подождать.
Да что происходит?
— Ты понимаешь что-то? — спрашиваю у Есении.
— Ничего, — шепчет, прижимаясь ближе ко мне. — Но Яська, кажется, не кричит. Это хороший знак.
Дверь открывается, и из нее выходит… Молодой отец. В руках — крошечный сверток в шапочке, одежде, что мы с Ясей вместе выбирали и сверху в одеяльце.
Уже?!
Господи… Я не помню, когда последний раз в жизни плакал, но сейчас слёзы сами собой наворачиваются, не могу их остановить, да и не пытаюсь.
Краем уха слышу, что Еська тоже рядом всхлипывает, впечатлительная и очень переживательная она.
— У нас мужчина, — говорит Рома. У самого глаза красные, но, видимо, уже успел взять себя в руки, раз ребенок уже одет и, кажется, сладко спит. — Три восемьсот, пятьдесят пять сантиметров.
— Всё хорошо? — спрашивает Есения, пока я и двух слов не могу связать. Моя сестра стала мамой…
— Всё замечательно. К Ярославе можно будет попозже, с ней еще не закончили, а малыша разрешили показать вам, с ним всё замечательно. Подержать хочешь? — спрашивает меня и подходит ближе, а я вдруг теряюсь. Я, черт возьми, не умею держать детей.
— Я понятия не имею, как это делается.
— Не ссы, родственник, — он вкладывает мне в руки моего племянника, и я замираю. Это так круто. Новая жизнь, совсем маленький, но уже настоящий человек. Смешно припухший и очень-очень тёплый.
— Есь, ты просто посмотри на это чудо, — мне отчаянно хочется поделиться с ней своим счастьем. Это невероятно, правда. И этот момент хочется разделить с тем, кто точно меня поймет. А Еся поймет. Я точно знаю. Уверен на все сто процентов.
Она подходит совсем близко, стирая слёзы со щек, и осторожно касается ручки ребенка, которая торчит из-под одеяла. Совсем невесомо, словно просто хочет почувствовать его, поверить, что он настоящий.
Мы стоим так пару минут, наверное, просто любуясь комочком, а потом я поднимаю голову и снова происходит это.