Но Демид…
Он замирает, стоя на коленях, и упирается лбом в мой живот, говоря надрывно:
— Господи, как же я по тебе скучал…
И в этот момент мне становится плевать на всё. Боже, как же я люблю его!
Хватаю за плечо и тяну на себя, призывая подняться, но Демид совершенно не торопится. Он стягивает мою блузку с плеч и срывает лифчик, а затем сжимает руками грудь, лижет и посасывает соски, прикусывает их и дарит мне столько ощущений, что я наконец-то впервые за долгое время вспоминаю о том, что жива.
А потом юбка поднимается к талии, футболка Демида летит на пол, а его джинсы ползут по ногам вниз. У нас нет сил и времени раздеваться до конца, нам так отчаянно нужно просто снова ощутить друг друга…
Демид поднимает меня на руки, прижимая спиной к стене все в той же прихожей, и я обнимаю его ногами, дрожа так сильно, что становится даже немного страшно.
— Есенька…
— Да! — вскрикиваю, когда он оказывается внутри. Так же нетерпеливо, так же торопливо, каким он был в поцелуях. Сжимает руками меня крепко-крепко, снова целует, но я не могу отвечать. Стоны срываются с губ бесконтрольно, закатываю глаза и пытаюсь держаться в сознании. Но когда слышу стоны Демида — отпускаю себя.
Мы звучим громко, до ужаса горячо и до странного правильно. Стоны громкие, пошло громкие, а шлепки двух горячих тел разгоняют по внутренностям лаву. Давно сдохшие бабочки внутри вновь оживают, роем клубясь внизу моего живота. Я до сих пор не верю, что это происходит, но толчки, которые становятся ещё жёстче — возвращают в сознание.
— Так хорошо? — упирается лбом в мой и спрашивает, ускоряясь. — Тебе нравится так?
— Д… да! Боже, Демид, да!
Меня окатывает волной оргазма слишком неожиданно, я просто дрожу в руках бывшего парня, пока он вколачивается в меня последними толчками, заканчивая сразу за мной.
Мы дышим, как загнанные лошади, прижимаясь друг к другу так близко, как это возможно.
Демид дышит мне в шею, а я упираюсь губами в его плечо, пытаясь собраться в кучу и сделать хоть что-то. Что-то ведь надо, правда?
— Я так безумно скучал по тебе, Есь, — добивает меня Демид, поглаживая руками везде, где в этой позе может достать.
Резко становится холодно, и я снова дрожу, только уже совсем-совсем противно.
Не говоря больше ни слова, Демид аккуратно избавляется от джинсов, заносит меня в спальню, ложится на кровать, укладывая меня рядом, и укрывает нас двоих одеялом.
Ладно… обо всем, что произошло, я подумаю позже. А сейчас — спать.
Глава 20. Еся
Я чувствую себя очень выспавшейся, но пока не могу ничего понять. В глаза не бьет солнечный свет, а еще как-то подозрительно жарко.
Я пытаюсь проснуться, пытаюсь потянуться на кровати, но мне что-то словно мешает. В секунду меня окатывает сумасшедшей паникой, а во вторую я начинаю паниковать еще сильнее.
Потому что я всё вспоминаю.
Вообще всё.
Неожиданное появление Демида у меня на пороге, его сумасшедшие поцелуи и лишающий дара речи секс. Я вспоминаю, что мы ушли в мою комнату и сразу же уснули, и отдаю себе отчет в том, что если открою сейчас глаза — увижу его.
Поэтому не открываю. Мне страшно, черт возьми! Потому что я переспала со своим бывшим! Более того, я отчетливо крутила в голове мысли, что до сих пор его люблю.
Я его люблю? Сейчас не знаю… То, что я скучала — отрицать глупо. Но любовь, это что-то гораздо серьезнее. На эмоциях признаться в этом самой себе было гораздо проще.
Пытаюсь подвинуться немного, потому что Демид всем собой огромным меня так сильно к кровати придавливает, что дышать тяжело. Аккуратно выползаю из-под него, но не успеваю отодвинуться даже на пару сантиметров, как сильные и поистине огромные руки оплетают меня вокруг талии и притягивают обратно, придавливая еще сильнее.
Демид так громко дышит мне в ухо, что я почти уверена — даже не проснулся.
— Вот же зараза, — бормочу еле слышно, пытаясь расцепить его руки и всё-таки вылезти отсюда.
— Сама такая, — звучит сзади сонным и до мурашек хриплым голосом, и я замираю, наконец-то открывая глаза.
Темно еще, ночь на дворе. Мы рано совсем отрубились, понятно, почему я проснулась посреди ночи. Веду глазами по комнате и щурусь от слишком яркого электронного будильника на прикроватной тумбе. Четыре утра. Боже…
Почему-то от этого мурашки бегут. Кажется, что проснись мы утром, было бы проще. А так ночь, темнота кромешная практически, жарко невыносимо просто. А еще дыхание на ухо тяжелое, и… и мы всё еще голые.
Мамочки, ну почему я по-жизни такая невезучая, а?
— Доброе утро, — снова хрипло, я едва сдерживаю стон восхищения от этого звука.
— Сейчас ночь, спи.
— Не могу, ты же не спишь.
— Ты просто очень тяжелый, мне дышать сложно.
— Отпустить тебя? — спрашивает тихонько. Мычу согласно, надеясь, что правда отпустит, и снова двигаюсь от него подальше. Пытаюсь двигаться. — А как мне тебя отпустить, Есь? Я отпустил уже однажды, еле нашел, полжизни прошло. Нельзя тебя отпускать, ты очень далеко убегаешь.
И мне так сильно от этих слов расплакаться хочется. Даже не знаю, почему именно. Просто слезы под веками собираются и дышать становится тяжело.
То ли кричать ему, чтобы не отпускал никогда больше, то ли поссориться, потому что однажды и правда уже отпустил.
Задерживаю дыхание. Не хочу, чтобы он слышал, что я расплакалась от этих слов. Не нужно. Он может воспринять не так как-то, да и… Ещё вчера мы были вновь чужими людьми, а это слишком личное, слишком интимное.
— Есь, почему ты плачешь?
От него невозможно скрыть что-то. Он словно чувствует, что со мной что-то не так, потому что я не произношу ни единого звука, чтобы он мог услышать, что я плачу.
— Всё хорошо, — вру и пытаюсь выбраться уже более агрессивно. Нужно умыться и обязательно подышать свежим воздухом, потому что в комнате всё пропахло Демидом, это действует на меня как-то странно.
— Ты маленькая врушка, Есения Андреевна, — говорит негромко, а потом так резко переворачивает меня на спину и оказывается сверху, держа мои запястья по бокам от головы, что я задыхаюсь на пару секунд, не успевая понять, что происходит.
Он полулежит сверху, фиксируя ноги и держа мои руки, обездвиживая. Я почти его не вижу, в комнате слишком темно, но глаза даже в таком мраке сияют и словно дыры во мне сверлят.
— Ты — маленькая врушка, — он наклоняется и целует меня в нос. Я ничего не понимаю! Я вообще ничего не понимаю! Что случилось за один день? Что могло произойти, что всё изменилось настолько быстро?
— Неправда, — пытаюсь возразить.
— Правда. Говоришь, что не плачешь, а у самой глаза на мокром месте, — он наклоняется снова и целует меня в закрытые веки. Мне хочется умереть от этой нежности и заботы. Нас словно перенесло на шесть лет назад. Мы встречались всего год и это было лучше время в моей жизни. Еще не слишком долго вместе, чтобы нас мог сожрать быт или что-то такое, и не слишком мало, чтобы стесняться проявлять какую-то близость. Демид всегда был заботливым, но в то время — особенно. И сейчас я словно снова там…
Он касается губами совсем нежно, век, бровей, щек, а потом едва ощутимо губ. И снова как током бьет, больно и до дрожи. Я не знаю, стоит ли ответить ему. Я — не знаю, но мое тело не думает совершенно.
Я прихожу в себя когда мы уже целуемся. Горячо и страстно.
Демид — на мне, мои ноги вокруг его талии, а пальцы рук царапают спину.
Это невозможно. Моё тело точно лучше знает, чего я хочу. Кого я хочу.
— Я никогда не отпущу тебя больше, слышишь?
Вскрикиваю, когда он оказывается внутри. У меня давно никого не было, и все его вторжения довольно шокирующие.
Но он тормозит немного. Замедляется и снова включает нежность. Это несравнимо с тем разом у стены в прихожей. Это что-то совершенно иное. С другой энергетикой, но всё еще такое же сладкое.
Он медленный, но резкий. Настолько, что каждый толчок заставляет задыхаться. Из груди рвутся задушенные стоны, глаза закатываются, а руки дрожат.