Наверное, Диана задремала, потому что приснившийся ей поцелуй в висок, осторожное касание губ, заставило ее вздрогнуть. Перед глазами ее все еще стояла картинка — обнаженный юный дракон, спускающийся в голубые мерцающие воды, его широкие плечи и юношески узкая спина, длинные иссиня-черные волосы, разметавшиеся по плечам. Однако, мигнув, она увидела, что юноши давно нет, а в бассейне плещется черный, длинный, словно питон, дракон, выписывая круги в прозрачной воде.
Эвана в спальне не было.
Диана уселась в постели, как завороженная, глядя, как дракон ополаскивает в волшебной воде кровь, боль и усталость. Длинные усы морского чудовища были обвиты морской сияющей пеной, гребень вдоль спины взрезал воду и прозрачным веером играл в волнах. Диана невольно залюбовалась игрой света на длинном теле морского черного змея, и снова пропустила момент, когда чудовище перекинулось в молодого человека.
— Проснулась, сладкая, — пожирая ее жадным горящим взглядом, улыбаясь, произнес он, неспешно выходя из воды. Раны его, которые до того кровоточили, теперь выглядели так, будто им много дней. — Проголодалась?
— Пожалуй, немного, — стыдливо пискнула Диана, отводя взгляд от обнаженного юноши и натягивая одеяло на грудь. Бесстыжий дракон даже не пытался прикрыться, и белья на нем не было от слова вообще.
Эта застенчивость показалась дракону забавной; усмехнувшись, он снова прыгнул на кровать, сдернул с Дианы одеяло, навалился на девушку, прижался к ней, разогретой, разнеженной, холодным мокрым телом, и поцеловал.
В его поцелуе было много обожания, неги и желания упиться удовольствием — своим, и ее, Дианы, трепетом. Ощутить ее беспомощность и слабость под своим телом. Наиграться досыта новой живой игрушкой, замучить, затискать, зацеловать.
— Не бейся, сладкая, — тихо рассмеялся мальчишка, словно мог слышать мысли Дианы. — Я не съем и не растерзаю тебя. Хотя очень хотелось бы…
Его сила и страсть были свежими, ненасытными, бурными, как горный стремительный поток, и Диана, заалев, упершись ладонью ему в грудь, попыталась отстранить его от себя.
— Тебе восемнадцать-то есть? — нарочито пренебрежительно спросила она, и мальчишка расхохотался неожиданно басом, с металлическими нотками в голосе.
— Сто восемьдесят, — инфернальным, глубоким и порочным голосом ответил он, нарочно чувствительно тиская Диану, чтобы она сильнее извивалась и билась под ним, доставляя ему ни с чем несравнимое удовольствие от борьбы с ней. Его юное тело было сильно и тяжело, и молодой дракон, играя, легко усмирял ее дрыгающиеся ноги. — Человеческий вид обманчив, маленькая Ирментруда.
— Диана, — пропыхтела девушка. — Меня зовут Дианой!
— Ирментруда Диана, — повторил молодой дракон и с удовольствием куснул ее в грудь, оставляя алое пятнышко на белоснежном бархате кожи. — Что ж, я запомню.
— А Эван где? — смущенно спросила Диана, делая вид, что отыскивает старшего дракона взглядом.
— Ушел по делам, — уклончиво ответил молодой дракон. — Ну, пойдем?
Он помог ей подняться и одеться. Для этого он долго копался в сундуке у изголовья кровати, перебирая пестрые ткани.
— Вот это, пожалуй! — произнес он, отыскав золотистый шелк с черной, тонкой, как туман, прозрачной накидкой. — Наши цвета. Ты же не предашь и не убежишь, маленькая Ирментруда?
Он сам помог Диане надеть платье, похожее на восточный длинный халат, сам поправил широкие рукава, из которых беленькие руки девушки выглядывали, как тычинки из лепестков спящего цветка, сам застегнул на тонкой талии девушки застежки и повязал широкий шелковый пояс.
— Ножку давай, — велел он, преклонив колени перед девушкой. Та, засмеявшись, приподняла подол, и княжич взял в ладонь ее теплую маленькую ступню. Аккуратно, со знанием дела, надел маленькую туфлю с чуть загнутым носом, всю расшитую драгоценными камешками. — Удобно тебе? Не больно?
Диана чуть качнула головой — нет, не больно, — и рассмеялась, когда мальчишка, даже не надев штанов, усадил ее перед зеркалом и сам, осторожно и аккуратно, начал расчёсывать ее волосы.
— Почему ты делаешь все сам? — спросила Диана. Она хотела повернуться к княжичу, но тот сжал ее виски ладонями, заставив сидеть смирно, смотреть в зеркало перед собой и не вертеться.
— Потому что Ирментруды, только что выловленные из моря, как правило, ничего не умеют, — пояснил он. — Они и туфлю-то не знают, на какое место пристроить.