— А где же слуги?
— Слуги! — фыркнул княжич, распутывая щеткой волосы девушки. — Эван откусит голову любому слуге, который посмеет посмотреть на твое обнаженное тело. Он очень ревнив.
— Ревнив! А ты…
— А я — его кровь, — отрезал княжич. — Он любит меня так же, как самого себя. В роду он старший, это верно. Но род надо продолжить, и кто это сделает — не важно.
— Вы же не умеете любить самок, — неодобрительно заметила Диана. — Как же можно ревновать, но не любить?
— А как можно любить самку? — удивился княжич. — Конечно, можно испытывать привязанность, симпатию, но как можно любить того, кто бесконечно далек и сам любить не в состоянии?
В зеркале перед собой, куда она была вынуждена смотреть, Диана то и дело видела его живот. Чуть смуглая кожа, сильные рельефные мышцы, темная дорожка курчавых волос… Краснея, Диана отводила взгляд, чтобы ненароком не опустить его вниз и не рассмотреть княжича как следует. А еще ей почему-то вдруг остро захотелось погладить этого молодого наглеца, ощутить под своей ладонью его тепло и силу его мышц, и поцеловать его в этот самый смуглый живот, провести губами вниз, вдоль полоски волос… наверное, если б она так сделала, мальчишка, при всей его самоуверенной высокомерности, смутился бы, ахнул, балансируя на грани удовольствия, напрягся б до дрожи, и с жалобным полувсхлипом толкнулся бы в ее горячий рот, скользнул бы по языку, который обласкал бы чувствительную головку его члена…
«Господи, что за мысли в моей голове! — тут же укорила себя Диана, краснея и скашивая глаза в сторону, чтоб не видеть мельтешащее в зеркале отражение. Чтоб не соблазняться. — Это все вода и драконий яд, в котором он купался. Это из-за них я хочу… хочу его».
Однако, самому дракону, похоже, и в голову не приходило, что он может порождать такие мысли в голове Ирментруды.
— А служанки? — спросила Диана, кое-как справившись с бессовестными мыслями, роящимися у нее в голове. Княжич фыркнул еще насмешливее:
— Самки? — переспросил он. — Те из самок, что живут в этом доме, не расчешут тебе волосы, а вырвут их, и лицо расцарапают. И, возможно, нос откусят. Так что я бы не советовал на их половину дома ходить.
— А тебя правда… Галесвинты драли? — вспомнив окровавленную щеку княжича, осторожно спросила Диана. Тот с удивлением глянул в зеркало, встретился взглядом с девушкой — и снова инфернально, хрипло расхохотался, показывая острые блестящие драконьи клыки.
— Драконы, — проскрежетал он нечеловеческим, темным голосом, — не дерутся с самками. Старые Галесвинты, конечно, существа коварные и злобные, но далеко не глупые. Ни одна из них не справится с драконом, — хрипнул княжич, и Диана на миг увидела нечеловеческий, пугающий лик. — И все вместе — тоже. Тоже не справятся.
— Так кто тебя ранил?
Княжич на миг замер. Затем склонился над Дианой низко, заглянул в зеркало, встретился взглядом с ее глазами в отражении, и хрипло, страшно, ответил:
— Звездные колдуны.
Диане показалось, что он внимательно изучает ее реакцию, всматривается в ее черты, чтобы отыскать что-то, какое-то фальшивое чувство, что-то, что выдаст ее. Но Диана, тараща глаза, осталась неподвижна и не сорвалась с места с криком.
— И… — протянула Диана, с испугом вглядываясь в его глаза, темные, сверкающие то ярким красновато-карим светом, как самый дорогой чай, то рдеющие расплавленным золотом. — И что это значит? Кто это — звездные колдуны?
Княжич пожал плечами.
— В общем-то, — нехотя признал он, — это тоже драконы. Только им запрещено летать. Они могут лишь ползать, жалить и рвать зубами. Их души темны и завистливы. Их языки, кажется, не умеют говорить правду. Они жаждут только одного — отнять все, что нам дорого.
***
— Бойся Звездного колдуна, — закончил свою речь княжич, словно заклинание. — Он обманет, сломает твою жизнь, отравит все, чем ты дышишь, подольет горечи полынной в еду и питье, и станет невыносимо существовать.
— Зачем им это? — в смятении выкрикнула Диана. Слова княжича были пугающими, в них была заключена какая-то особенная зловещая сила. Диана кожей почувствовала дыхание неумолимого зла, мурашки побежали у нее по спине. — Как можно быть настолько злобным созданием?!
— Ох, какая странная ты, Ирментруда, — посмеиваясь, ответил княжич. В зеркале отразились его веселые блестящие глаза. — Прав был Эван — есть в тебе что-то странное, почти пугающее.
— Отчего же? — удивилась Диана.
— Да оттого, гладенькая моя, — ответил княжич, так же посмеиваясь и разглядывая девушку в отражении, — что ты забываешь — Ирментруды и самки вообще сами существа не самые добрые в этом мире. А тебя ужасает чужая жестокость, которая самой тебе должна казаться обычной и правильной. Притом ужасает искренне; вон ты как напугалась. Даже щеки побледнели.