Внутри у Елены что-то странно перевернулось, и дыхание в груди стеснилось. Она спустила на пол штаны и перешагнула через них. Потом высунула руки из рукавов и старательно, неторопливо, чувствуя внутреннюю настороженность, закатала слишком длинные манжеты.
Терзая ее слух бранью, он отвернулся и взял с кровати стопку памфлетов. Елена скользнула под синее шелковое одеяло и простыни, а он просматривал свои маленькие буклетики. Постель была мягкая и ровная, и Елена вздохнула. Он неторопливо выбрал памфлет и бросил его на кровать. Словно Елены и не было здесь, он прислонил подушки к резному изголовью, улегся рядом, взял в руки книжицу и полистал страницы.
— Где мы остановились?
— Не помню. — Она до самого подбородка укрылась одеялом.
— Лгунья. — Он пробежал глазами страницу. — Кажется, на том, что лорд Трастмор собирается ласкать груди Миранды.
— А-а. Ну ладно, если хотите читать, читайте. Не обращайте на меня внимания. Я могу спать при любых обстоятельствах. — Она закрыла глаза и пожелала, чтобы к ней пришел сон. И побыстрее.
Маленькие странички шелестели в его руках.
— А Парис ласкал ваши груди, Елена? — Его голос превратился в низкий сухой шепот, от которого сон мгновенно улетучился.
— Мы сплетались в ласках. Часто.
Он рассмеялся низким порочным смехом:
— Вряд ли у вас есть представление о том, что значит сплетаться в ласках. Хотите, я вам покажу?
— Нет, благодарю. Мне нужно выспаться, и вам тоже, если утром мы пойдем на разведку.
— Как всегда, разумно.
Уилл задул свечи и скользнул на кровать рядом с ней. Она лежала на расстоянии, по крайней мере, в три фута от него, но он чувствовал ее близость, шелест шелкового покрывала, приподнимавшегося от ее дыхания, ее запах, сладость, которая заглушала запах сажи и лондонское зловоние. Ему не следовало бросать взгляд даже на одну страницу памфлета, но скромное раздевание, которое Елена проделала в его присутствии, мучительно возбудило его. Она разбинтовала груди, и оставшегося с прошлой ночи воспоминания о них, округлых, обведенных красными кругами, оказалось достаточно, чтобы привести его интимные части в состояние постоянной боевой готовности. Уилл не лгал ей, говоря, что будет знать, где она находится в этой огромной кровати.
Почти без усилий он мог положить ее под себя и изучить эти груди губами и руками. Быть может, если он сделает это, от пережитого потрясения у нее появится какой-то здравый смысл и она вернется в свою благополучную жизнь и позволит мужчинам вроде него и Джека Касла охотиться на всех Марчей на земле, вместе взятых. Кого она может спасти, рискуя своей прелестной особой в этом борделе?
Елена снова пошевелилась в темноте, и это беспокойное движение ее ног сказало Уиллу, что она, как и он, дошла до края. Все, что было в нем порочного и низменного, возликовало.
— Где спит Хардинг?
— У него есть комнаты на нижнем этаже, и спит он крепко.
Она ничего не ответила, и он решил, что она тоже пытается побороть возбуждение.
— Вы с Хардингом были вместе на войне?
— Да.
И когда британские тела забили реку Бидассоа, потому что донесения запоздали и оказались неверными, а Веллингтон искал новых разведчиков, Уилл оказался настолько молод и безумен, что вызвался на это дело добровольно. Сержант Хардинг, большая часть однополчан которого уже устремила в небо невидящие глаза, пошел с ним. Они оказались хорошей командой и работали до тех пор, пока Ватерлоо не вылечило их обоих от дальнейшего желания воевать.
Хорошо было думать о войне и о Хардинге, а не о грудях и о милой, милой Елене.
— Он мне нравится.
— Он немного чопорный.
— Он добрый.
— Я не передам ему ваши слова. А почему Елена Троянская? — спросил Уилл. Ее переодевание внезапно показалось ему очень неуместным.
И снова он ждал ответа, который она дать не могла.
— Елена не плачет и не падает в обморок. Все думают о ней самое плохое, но она не гибнет. Она не позволяет им ранить себя.
Уилл не мог не признать, что ее ответ пришелся ему по душе. Ответ этот удивил его, но ее слова придавали смысл всему увиденному в Елене.
— Она кончит тем, что, кроме Париса, у нее не останется друзей.
— Лучше Парис, чем Менелай или кто-то из ее прославленных поклонников.
— Парис был трусом, который только и делал, что начищал до блеска свои доспехи.
— Он был, знаете ли, хорошим архитектором. У него был великолепный вкус.