Обри считал, что будет лучше, если герцог сохранит свою привычную сдержанность и коварство. Нехорошо, если Уэнлок совершит настоящее убийство. Если дядя будет осужден за убийство собственного внука, это вряд ли пойдет на пользу Обри, его законному наследнику.
— Этот щенок явно жив, дядя. — Обри налил стакан хорошей мадеры и подал герцогу. Адвокату ублюдка не было предложено выпить, а его дяде, должно быть, нужно подкрепиться.
— Как бы то ни было, они произвели на свет какого-то младенца. — Уэнлок положил больную ногу на оттоманку.
— Неужели у этого претендента есть законные права? У них есть доказательства происхождения этой трущобной крысы?
— Придется вам поверить, что существует целое войско надежных свидетелей.
— Вот как? — Лучше всего вести этот разговор спокойно, подумал Обри. Он сел на стул и откинулся на спинку, так что герцог смотрел на него немного сверху. Обри понимал, что отчасти он обязан милостям дяди благодаря своему выдающемуся росту и репутации лихого наездника. Герцог просто презирал мужчин, которых превосходил физической силой.
— Кухарки, лакеи, школьные товарищи, учитель.
— Ну, таких свидетелей можно купить, полагаю, по принципу «дюжина дешевле».
— Этот юрист, Норвуд, заявляет, что в их распоряжении имеются свидетельство о браке и запись о крещении.
Обри нахмурился. Это не похоже на его дядю — разрешать противной стороне надеяться на успех. Может быть, у старика выходит из строя не только нога, но и голова?
— Я уверен, дядя, что вы проверили все церковные записи и устроили так, чтобы те, которые вам неудобны, были удалены из книг.
— Обыскал все церкви Лондона четыре года назад.
— И что же?
— Ничего не нашел. — Уэнлок угрюмо смотрел на свой стакан, но ничего не пил.
Обри глотнул вина.
— Это хорошо? Если у «этой шлюхи с Хилл-стрит» нет записей о ее венчании с вашим сыном, на что же она может претендовать?
— Она смеет носить вдовий траур, будь она проклята.
— Черный бомбазин не аргумент для суда, дядюшка.
— Значит, мы идем в суд, Обри?
Обри снова поднял стакан, внимательно всматриваясь в дядю. Этот вопрос мог быть уловкой, имеющей целью вмешать в это дело его, Обри.
— Дядя, я сомневаюсь, что вы проиграете это дело в суде. Ваше влияние не имеет границ. Вы можете на многие годы связать этого выскочку по рукам и ногам. Вряд ли у него есть деньги, чтобы заниматься многолетним судебным разбирательством.
— А если нам понадобится решение суда быстрее? — Герцог бросил на него пронзительный взгляд.
Обри пожал плечами. Судя по резкости этого взгляда, можно было предположить, что приступ безумия у дяди прошел.
— Примем какое-нибудь решение, если вам понадобится закончить все быстро.
Уэнлок встал.
— Если она посмеет называть себя леди Давентри, я убью ее.
Прошла неделя, прежде чем Уилл вернулся в дом Софи. Он провел Уайлда по лавкам, и мальчишка стал просто воплощением моды. Природный вкус Уайлда повлиял на выбор жилета и стиль галстука. Но никакое благородство одежды не могло скрыть его манеру держаться и его усмешку. Как только Уайлд раскрывал рот, он превращался в ист-эндского хулигана. Сложность заключалась в том, что Уилл не мог слышать этот наглый голос, не вспоминая при этом другой, подражающий произношению Уайлда.
Покупки были наградой Нейту за то, что он охотно согласился поместить свои сбережения в банк Эвершота. Мальчик сомневался, что финансовые учреждения лучше сохранят его деньги, чем тайник в усыпальнице церкви Святого Клемента. Они бесконечно обсуждали, как будет перестроена работа лондонской полиции. Система Уилла, состоящая в составлении карты преступления, пришлась Уайлду по душе, и они вместе составляли список принципов хорошей работы полиции. И еще часами давали свидетельские показания, отвечая на вопросы о Марче и Бредселле.
Когда Уилл, наконец, вернулся на Хилл-стрит, он нашел дом матери в полном беспорядке.
— Хорошо, что вы смогли прийти, сэр. — Длинное лицо Эймоса казалось унылым.
Уилл вошел в гостиную. У комнаты был такой вид, будто в ней похозяйничала армия карликов, которые разрушили все, что находилось ниже уровня обшивки стен. Бирюльки, шахматные фигуры, кубики — все было брошено и раскидано по полу. Стулья тоже раскиданы и перевернуты. И дорожка из скинутых башмаков и чулок вела от середины комнаты к лестнице.
Софи лежала на диване, содрогаясь от рыданий. Ее майор стоял рядом, бормоча ее имя, беспомощно сжимая и разжимая кулаки, удерживаемый своими абсурдными понятиями чести от желания прикоснуться к ней.