Денни коснулся ладонью ее щеки, и она увидела, как бешено бьется жилка у него на шее.
– Никогда прежде ты не говорила мне «нет». Во всяком случае, в этом смысле.
– Тогда считай, что это первый раз.
– Пожалуйста, Эрин.
Он попробовал притянуть ее к себе и наклонил голову, как в спальне Тимми, но Эрин поняла, что он не был уверен ни в себе, ни в ней, и, отступив назад так, чтобы он не мог до нее дотянуться, почувствовала себя в без-опасности.
– Я сказала «нет».
– Я думал, мне это просто привиделось. – Денни опустил руку, помрачнел, тяжело вздохнул и уперся взглядом в вощеный пол между ними.
– Что привиделось?
– Ты. – Он поднял к ней лицо. – И Кен.
– Я и…
– Когда все началось?
Эрин не могла поверить своим ушам.
– Не слишком ли часто ты падал с быков? Ты что, не в своем уме?
– Я так не думаю.
Да пусть думает что хочет, решила Эрин, крутя на пальце обручальное кольцо, только бы он ушел из ее комнаты, с глаз долой, прежде чем она лишится рассудка, глядя на его голую грудь.
– А почему бы и нет? – спросила она. – Тебя не было много лет, ты жил своей жизнью, с каждым родео все больше удаляясь от меня и Тимми. Нельзя иметь одновременно и то и другое, нужно было сделать выбор.
– Я не уезжал от тебя! Это ты бросила меня!
– Денни, все это мы уже обсуждали прежде.
– Но родео – это мой образ жизни.
– Это не жизнь! Это каприз.
– Называй это как хочешь, – он ссутулился и направился к двери, – все сгодится. – Но, открыв дверь, задержался на пороге. – Ты спишь с ним?
– Я сплю вот здесь. – Эрин кивком указала на постель, которую они не раз делили во время его неожиданных наездов в Парадиз-Вэлли.
– Черт побери, ты же понимаешь, о чем я говорю. – Он стоял, взявшись одной рукой за дверь, а другую плотно прижав к животу. Эрин видела, как исказилось от боли его лицо, и, потрясенная, отвела взгляд, уделив все внимание белому плетеному ночному столику у кровати. Даже по прошествии стольких лет она все еще не могла спокойно смотреть, как он страдает. Его шрамы и ушибы всегда доставляли ей больше волнений, чем ему самому, она ощущала их просто физически.
– Знаешь, уже поздно. – Эрин сделала успокаивающий жест. – Мы оба устали. У тебя была длинная дорога, к тому же ты весь перебинтован, я очень переживала за Тимми…
Уже в течение нескольких секунд она стояла одна в комнате и говорила в пустое пространство, хотя и чувствовала присутствие Денни, как чувствовала его большую часть своей жизни. С того дня, как ее овдовевший отец нанялся к Хенку Синклеру управляющим и она встретилась с Денни, он был частью ее. Он не плохой человек, всегда говорила о нем Мег, поэтому, даже несмотря на их несовместимость, казалось вполне естественным все еще чувствовать к нему нечто, чувствовать его боль как свою собственную.
Спустя немного времени Денни просунул голову в открытую дверь, и Эрин почувствовала, что готова выйти из себя, если все начнется снова.
– Ты не будешь так добра сказать мне, где я мог бы лечь спать?
Ей все стало ясно. Раньше в доме было четыре спальни – по одной для каждого из сыновей Синклеров, и одна для Хенка и Мег. Сейчас Мег, Эрин и Тимми занимали по комнате, но так как после смерти Хенка Кен перебрался в фургон, четвертую спальню Мег превратила в свою мастерскую. Эрин сразу же представила, что в ней творится: обрезки ткани, куски резиновой ленты, обрывки кружев, остатки от набивки подушек, сделанный наполовину кукольный домик, который Мег начала мастерить в прошлую зиму…
– Я поняла. Запасная комната захламлена, да?
– Просто ужас.
– У Кена в фургоне есть диван-кровать.
Денни с недоумением взглянул на нее:
– Он меня туда не пустит.
– Софа в гостиной? – предложила Эрин.
– Слишком короткая. Почему мама не купит новую? Старые пружины того и гляди выскочат из сиденья.
– Что ж, – Эрин подошла к нему, не в силах сдержать улыбку, – можешь провести ночь, свернувшись, как веревка, или я могу помочь тебе разгрести этот хлам в комнате для шитья и найти под ним кушетку, где-то должны быть для нее простыни. – Она четко определила свою позицию и достаточно хорошо знала Денни – он не будет настаивать на своем. – Возможно, это не такое уж удобное место, но на одну ночь…
То, что она выделила последние слова, вызвало у Денни легкую улыбку: вероятно, не так уж хорошо она его знает, – и он попробовал сделать еще одну попытку.
– Есть другое решение.
– Нет, другого нет!
– Тогда пойдем, ты покажешь, куда переложить мамино барахло.
Словно выбрав из двух зол меньшее, Эрин помогла ему разобрать кушетку, втиснутую между кукольным домиком на соседнем столе и стопкой фартуков в складку, которые Мег шила для городской ярмарки, назначенной на следующую неделю, и, стоя по другую сторону матраца, подала ему желтые простыни, не касаясь его рук и не позволяя ему дотрагиваться до себя. Тех нескольких мгновений у постели Тимми ей было вполне достаточно.
Когда они закончили, Эрин не стала задерживаться, и Денни тоже не медлил. Он снял тапочки, сбросил джинсы, скользнул в постель с тяжелым, идущим от сердца вздохом еще до того, как она успела дойти до двери и выключить свет, и окликнул ее как раз в тот момент, когда она решила, что спасена.
– Эрин?
– Что?
– Один вопрос.
Она не хотела слушать: его вопросы, как и сам Денни, были ей неприятны, и не важно, кто их задавал – он или она сама.
– Что? – повторила Эрин.
Денни лежал, положив одну руку на подушку под голову, а другую, забинтованную, поверх простыни – эту позу она не раз наблюдала и душными летними ночами, и холодными зимними ночами тоже, – и улыбался, глядя прямо ей в глаза.
– Почему ты никак не разведешься со мной?
Глава 4
На следующее утро Денни проснулся, едва часы пробили семь. Обычно он вставал гораздо раньше, но на узкой кушетке ему плохо спалось. Когда он наконец-то нашел удобное положение, у него разболелся локоть – на второй день всегда бывало хуже. За всю ночь он спал не более двух часов, а всю остальную ночь почти до самого рассвета пролежал без сна, думая об Эрин, и проснулся с теми же мыслями.
С трудом спускаясь по лестнице, Денни вдыхал запах мяса из кухни и проклинал себя. Ему не следовало устраивать этот дурацкий цирк прошлой ночью – чуть ли не целовать ее, когда Тим был там же рядом; и еще одна глупость – зачем он ворвался к ней в спальню, даже если когда-то она изредка и становилась на время их общей, и стягивал с себя одежду, словно у него были какие-то права на ее постель после восьми лет разлуки. Он принял желаемое за действительное. Или это ревность? От воспоминания о Кене, осматривающем ее обожженную ладонь и всем своим видом показывающем, что Эрин теперь принадлежит ему, у Денни потемнело в глазах.
Зевая, он добрел до кухни и резко остановился в дверях.
При виде Тима, который сидел за столом, склонив темноволосую голову над тарелкой с овсянкой, у Денни болезненно сжалось сердце. На мгновение он снова увидел своего младшего брата, увидел жизнь, простую и счастливую, какой она была тогда. Его братишка ковыряет застывшую овсянку и отхлебывает молоко, как любой другой уважающий себя восьмилетний человек; мать у плиты готовит завтрак для отца и Кена, которые вдвоем возвращаются со скотного двора после утренней кормежки, прихватив с собой запахи животных, сена, солнечного света, дождя или снега.
– Привет, папочка. – Это Тим поднял голову и увидел его на пороге. – Хочешь овсянки? Я дам тебе тарелку и ложку.
– Доброе утро, Тим. – Проходя мимо, он взъерошил мальчику волосы. – Как поживает твоя рука?
– Хорошо. А твоя?
– Еще болит.
– Моя тоже, – с явным облегчением признался Тим. – Но ведь мы сильные и будем держаться, правда?
– Именно так и поступают наездники родео.
«Не слишком ли Эрин балует Тима и оберегает от мальчишеских развлечений?» – подумал Денни.
– Доброе утро, Дэниел.