Однако Жорины ночные похождения и мои бессонные ночи, оказалось, были не самым страшным.
По прошествии нескольких месяцев после появления Жоры, в квартире проявился кошачий запах. Сначала едва уловимый, ненавязчивый. Но со временем в моем обиталище начало пахнуть подъездом.
Я взялся приучать котяру к унитазу, или хотя бы ходить на специально купленный лоток, но дрессировщик из меня получился никудышный. Жора продолжал метить угол у окна и пространство под диваном. Я понимал: если так продолжится пару недель, то мне будет стыдно пригласить в гости случайную даму.
***
Последней каплей, переполнившей бездонную чашу моего терпения, стали, даже, не провонявшие квартиру миазмы Жориных испряжений.
Последней каплей стала растерзанная кукла-мотанка «Алинка», сшитая и подаренная мне на память ученицей с таким же именем в далекие годы сельского учительства. А поскольку сама девочка и наши отношения имели для меня сакральную ценность, то невзрачная кукла была не просто куклой, а одной из дорогих реликвий.
И это животное покусилось на Святое!
***
Я посадил упиравшегося кота в большую холщевую сумку, отнес за несколько кварталов и выбросил во дворе.
Мне удалось оторваться от обалдевшего Жоры, но на утро следующего дня котяра ждал меня под дверями квартиры.
Я решил не сдаваться. Опять посадил кота в сумку, и, не обращая внимания на жалостливое блеяние, вывез на окраину, в замусоренный парк, где оставил вместе с сумкой, гуманно приоткрыв молнию для доступа воздуха. Жора возвратился через два дня.
Успев за это время навести порядок, и – наконец-то! – поспав две ночи спокойно, я был непоколебим в желании избавиться от кошачьего ига!
Я взял такси, посадил зверя в очередную сумку и вывез в лес, километров за пятьдесят от города. Там и оставил.
На обратной дороге таксист неодобрительно ворчал по поводу моего поступка, но я не обращал внимания. Больше терпеть кошачьи издевательства я не мог и не хотел. А еще зарекся: больше НИКОГДА не заводить живности в квартире. Даже рыбок.
***
После совершенной подлости жизнь наладилась. Я прибрался в квартире, собрал по клочкам и сшил «Алинку», привыкал спокойно спать.
Сон не всегда приходил, поскольку на грани засыпания, меня навещал Жора. Порой окровавленный, с растерзанным брюхом, с заплывшими кровавой коркой глазами. Я почему-то знал, что его растерзали бродячие собаки.
«Душегуб!» – корил я себя, в который раз мусоля историю с котом.
Глава восьмая
12-13 октября 2013 года, суббота-воскресенье
(продолжение)
***
Как всегда со мною бывает, навязчивым думаньем я ежесекундно создавал себе измененную реальность, в которой представал – в зависимости от греха – негодяем в определенной области.
На этот раз я был расчетливым зоотерористом, губителем беззащитной фауны.
«Ничего более мерзкого в своей жизни я не совершал… Никогда мне не будет прощения!».
Затем пришло спасительное понимание, что клин клином вышибают. Что платой за загубленную кошачью жизнь будет спасенная.
Я отшвырнул книгу, наскоро собрался и пошел на улицу лечить больную совесть.
***
Как и в тот раз, моросило.
Я обошел мусорные баки прилегающих домов, но выброшенных котят не обнаружил. Даже взрослые кошаки не встречались. В такую погоду они предпочитали греться на теплых трубах в подвалах и не верили в доброго самаритянина.
На одной из мусорных свалок я нашел облезлого кульгавого пса, терзавшего целлофановый пакет с рыбной требухой.
Я, было, решился на беспрецедентный подвиг, но, представив, как эта тварь будет жить со мною, метить пространство квартиры и гадить по углам, а так же, рассмотрев катарактные глаза и свисавшие из пасти, непроглоченные кишки, брезгливо развернулся и ушел прочь.
«Лучше жить грешником, чем прикоснуться к этой мерзости…» – смалодушничал я.
После увиденного, спасать животных перехотелось. Даже совесть затихла.
***
Сердце ждало теплых эмоций. Под дождем их было не найти. Тем более, на нашей окраине. А домой, к одиночеству и самоуничижению возвращаться не хотел.
Ноги сами занесли во дворы пятиэтажного массива, в чахлый скверик, чудом уцелевший под натиском гаражей-ракушек и прочего бытового самоуправства.