Кун плюнул несколько раз и поднял глаза на Олонко. «Как быть? — думал Николай, нахмурив брови. — Имею ли я право передать комсомольский значок?»
— У-у-у! Комсомол помогай Куну, — продолжал старый охотник.
Олонко внимательно посмотрел на охотника и отвинтил значок. Кун принял его осторожно и, держа на открытой ладони, долго молча рассматривал. Потом снял шапку, зажал ее между коленями и приколол комсомольский значок на козырек. Проделав это, поднялся на ноги и, обращаясь в сторону гор, громко крикнул:
— Кун не боится тебя! Кун — комсомол!
Старый охотник один пошел в горы. Николай вернулся к оленеводам.
Кун шел по ущелью, с трудом различая следы. Часа через два пошел снег. Он валил так густо, что все скрывал от глаз. Охотник кое-как различал следы. Скоро они совсем исчезли из виду под мягким пушистым ковром снега. Следопыт беспомощно оглянулся вокруг. Все белым-бело. Что же теперь делать? Куда идти? Вперед? Нет смысла. Назад — что подумает человек из района? Кун вспомнил, что недалеко должна быть Голубая долина. Старый охотник решил побывать в ней.
Под вечер Кун добрался по каньону до тоннеля, который выводил в Голубую долину. Четверть века он не бывал здесь, но ничего вокруг не изменилось. Над входом так же, как и раньше, торчал каменный выступ, а на нем каким-то чудом держался куст стланика. Кун снял лыжи, вскинул их на плечо и шагнул в зияющее жерло тоннеля.
Первые метры пути освещал тусклый свет, проникающий из каньона. Но постепенно он исчез. Кун пошел медленнее. Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из тоннеля, — это огонек на фоне темнеющего вдали зимовья. Оттуда несся запах дыма.
Чем ближе охотник подходил к жилью, тем тревожнее становилось на сердце.
Четверть века назад он привел в Голубую долину двух командиров Красной гвардии, спасающихся от банды белых. Здесь же он спрятал железный ящик.
А что, если человек, который живет в Голубой долине, нашел ящик? Кун забеспокоился и ускорил шаг. Кун припомнил, как после ухода бородатого командира он закопал ящик возле могилы. А могила священна, никто не смеет ее трогать. Эта мысль успокоила старого охотника.
Заимка была рядом. Кто же в ней живет — друг или недруг? Но кто бы ни был, а по таежным обычаям обязан принять человека, много дней прошагавшего в горах. Кун подошел к воротам, снял лыжи и ударил кулаком по доскам. Во дворе залаяли собаки.
Голубая долина представляла собой огромное корыто на середине хребта с высокими отвесными стенами. В августе, когда поспевала голубика, долина покрывалась голубым ковром. Отсюда название ее — Голубая.
Десять лет назад Ошлыков жил там, где сейчас стоит заготпункт. Соседство, по-видимому, не устраивало Старовера. В середине лета, распродав свое имущество, он ушел в горы. Где и как он обосновался — мало кого интересовало. С местными властями Ошлыков жил дружно, налоги платил аккуратно, пушнины добывал много. В первые годы пытались было уговорить его вступить в колхоз, но потом махнули рукой: старовер, дескать, пускай живет по своим обычаям.
За десять лет Ошлыков обзавелся крепким хозяйством. Строиться ему помогли алданские старообрядцы. Они каждое лето навещали долину и трудились до зимы. У Ошлыкова появился домашний скот, олени и злые собаки, которых на ночь спускали с цепей.
Семья Старовера состояла из трех человек: самого хозяина, его жены и дочери Ирины. Женился Ошлыков второй раз на дочери богатого алданского старовера. Ульяна была робка и боялась мужа. С Ириной она жила мирно, и все свободное время они проводили вместе. Ульяна рассказывала об Алдане, Ирина вспоминала о своих поездках в Комкур, с увлечением пересказывала содержание кинокартин. Но она смотрела их мало, поэтому одно и то же повторяла по нескольку раз.
Ежегодно в конце марта Ошлыков уезжал на Алдан и гостил там месяца полтора, оставляя хозяйство кому-нибудь из приезжих знакомых старообрядцев. Ирина всегда радовалась отъезду отца: она чувствовала себя свободнее, работала меньше и не ощущала его тяжелого взгляда.
Ошлыков не разрешал Ирине уезжать из дому. А ей так нравилось бывать среди людей, хоть на минуту забыть о тяжелой домашней работе, отвлечься от скучной, однообразной жизни. Когда была жива мать, Ирина чувствовала себя не так одиноко и работала меньше, чем сейчас. Мать ее любила и советовала идти жить в мир. С отцом они часто ругались, но маленькая Ирина не понимала причин ссор. Повзрослев, узнала: мать выдали замуж за отца против воли, она тосковала и постепенно чахла, запертая в четырех стенах старообрядческого дома, затерявшегося в глухомани, вдали от проезжих дорог.