Однажды в такое хмурое хмельное утро, проходя мимо конного двора, он заметил группу девчат и Селину среди них. Они стояли у запряженной подводы и громко смеялись, слушая шутки Лубникова, запрягавшего для них вторую лошадь. Тот был в новой клетчатой рубахе с распахнутым воротом, с засученными рукавами; юлой вертелся вокруг девчат, хлопал по крупу лошадь, сыпал шутками, прибаутками. "Молодится перед девками, старый хрен", подумал Волгин. Девчата стояли спиной к Волгину и не замечали его. Председатель остановился.
- Что, не хочешь? - Лубников толкал в оглобли упиравшегося гнедого мерина. - Я его, девки, председателем зову, потому как норов у него такой, как у Игната Палыча. Ведь скотина, а соображает. Чует, что пробежка туда-сюда голодная, вот и упирается. А как в район ехать, сам в оглобли идет. Знает, что там овсом потчевать станут.
- Чего собрались? Ай делов нет? - внезапно окликнул их Волгин.
Лубников крякнул в кулак и засуетился вокруг лошади, девчата умолкли.
- На прополку собираемся... В пойму, на кукурузу, - сказала Надя.
- Пешком дойдете... невелики господа. Или, может, вашей особе лень приспичила? Одышка донимает? - ехидно спрашивал он Надю.
- Туда пять километров, - ответила Надя.
- Спать поменьше надо! - рявкнул Волгин. - Иль перенедужили? Надломились, бедные? Чего ж молчите?
- Это кто же нашей графине две подводы отвалил? Ты, что ли, конский кавалер? - обернулся он к Лубникову.
- Дак порядок был заведен такой...
- Порядок! А вот тебя ради порядку в оглобли запрячь да десять верст прогнать бы, бездельника... Перед девками расщедрился?! Ишь рукава-то засучил!.. Ты бы ишшо штаны задрал на радостях да рысцой впереди девок пробежался бы. Чего рот разинул? Распрягай сейчас же лошадей...
Волгин заметил стоявшего возле коновязи еще одного члена правления пчеловода и налогового агента Ивана Бутусова - и направился к нему. Тот отвязывал свою заседланную лошадь.
- Ты тоже полоть собрался, казачок? - спросил он еще издали Бутусова. Или ты не полешь и не колешь, а только рублики сшибаешь? Куда ж это ты скакать хочешь? Иль сладенького захотел? За медком летит пчела?
- У меня дела, я - пчеловод. - Иван Бутусов взялся за стремя.
- Обожди, обожди, я тебе что-то скажу...
- Ну? - Бутусов отпустил стремя и глядел на подходившего Волгина.
- Пчеловод, говоришь? Да?! - Волгин сладко улыбался.
- Ну, да...
- Не-ет... Ты не пчеловод, а - хлебоед. Ты же пчелу от трутня не отличишь. Тебе мало, что на тебя люди работают... Ты и скотину не оставляешь в покое. Лошадку оседлал, прогуляться решил... Дар-рмоеды! Заездили и людей и скотов... У-у, демократы!
- Не больно ли ты разошелся?..
- Это вы больно разошлись!.. Моими руками подлости творили... Три сотни гектаров кукурузы угробили... И все шито-крыто... На лошадках разъезжаете? А тот на кровати отлеживается. Ждете, когда Волгин совсем запутается!..
- Не я ж ее приказывал сеять.
- Ты в стороне стоял, поджидал, как Волгин не посеет - укусишь. И теперь за то, что посеял, укусить норовишь... Да вот тебе! - Волгин выкинул ему дулю под нос и пошел прочь.
- Ну, это тебе так не пройдет... - Бутусов отвел в конюшню заседланную лошадь и направился к Семакову домой.
Семаков встретил его во дворе у дровосека. Он был в диагоналевой гимнастерке, на ногах подшитые валенки. Вокруг дровосека валялся нарубленный хворост из дубняка.
- Добро пожаловать! - сказал Семаков, протягивая руку.
- Чего это ты валенки надел? Или еще температуришь?
- По бюллетеню положено. Ноги оберегаю...
- От твоих щек-то хоть прикуривай, - усмехнулся Бутусов. - Может, в правление заглянешь?
- А что?
- Волгин козырем пошел. Пора его на покой отправлять.
- Проходи в избу, потолкуем, - Семаков кивнул головой на дверь. - А я вот дровишек прихвачу.
Бутусов вошел в избу первым. Трое ребятишек, один другого меньше, все одетые в пестрые ситцевые не то платья, не то рубашки, молчаливо уставились на него; каждый из них был маленькой копией Семакова - те же тугие красные щеки, вздернутый пупочкой носик, круглые птичьи глазки. Бутусов ткнул в животик меньшого и засмеялся:
- Вот это барабан... Вошь убьешь на животе...
Малыш попятился от такой бесцеремонной попытки завести знакомство, но, задев половик, упал на задик; лицо его немедленно изобразило протест и обиду, а затем раздался пронзительный плач.
- Колька, перестань, - равнодушно сказал вошедший Семаков.
Затем он зачерпнул стакан молока из кастрюли, стоявшей посредине стола, отрезал толстый ломоть хлеба и сунул в руки мальчику.
Колька еще раза два всхлипнул, выпил молоко и, осмотрев ломоть хлеба, бросил его на пол. Бутусов заметил, что такой же толстый ломоть хлеба клевали в сенях куры.
- Эдак на одном хлебе разоришься.
- По две буханки в день съедает ребятня, - отозвался Семаков.
"Эх ты, горе-хозяин! А еще в председатели норовишь", - подумал Бутусов.
- Садись, - Семаков подставил табуретку, смахнув с нее хлебные крошки.
Сам он сел на детскую скамейку напротив Бутусова. Ребятишки прошмыгнули в соседнюю комнату, отделанную дощатой крашеной перегородкой, и заглядывали сквозь ситцевую в горошинку занавесь. В избе было сыро и неуютно. Возле кухонной плиты стояло множество кастрюль, из одной торчал детский валенок. По полу была рассыпана сырая картошка, валялась картофельная кожура. Перехватив взгляд Бутусова, Семаков усмехнулся.
- А ты думал, я себе курорт устроил?
"А ты думаешь, я не знаю, почему на работу не ходишь? - думал Бутусов. - Почему жену приспичило отправить?.." Но вслух он проговорил озабоченно:
- Твое отсутствие, Петро, скверно сказывается. Волгин поросят разбазаривает.
- Знаю, знаю, - вздохнул огорченно Семаков. - Колхозникам подачки готовит... Выслуживается.
- За счет нашего добра. Да что делает? Продает поросят как купец Иголкин и счета в банке не оформляет. Мне Филька однорукий сказал.
- Эх, не вовремя занедужила моя хозяйка, не вовремя. - Семаков встал, заложил руки за спину и начал ходить по комнате, оставляя на полу мокрые следы.
- Сегодня на конном дворе скандал учинил...
- Демократами обзывал?
- По-всякому... Просто стыдок! Не председатель, а Петрушка... Пора его на место посадить...
- Да, пора, пора!
Вечером, тщательно побрившись, надев защитный командирский китель, Семаков появился в правлении.
- Эк тебя изнурила болезнь-то, - сказал насмешливо Волгин, здороваясь с ним. Он только что возвратился из очередной поездки с поросятами и был шибко навеселе.
- Поговорить с тобой хочу, Игнат Павлович.
- Ну что ж, давай поговорим. - Волгин достал из кармана темно-синих галифе жестяной портсигар и протянул Семакову: - Кури.
- Я воздерживаюсь.
- Тогда пошли в кабинет, - Волгин резко хлопнул створками портсигара.
- Игнат Павлович, - начал Семаков в кабинете. - Не дело ты с продажей поросят затеял. Это наш плановый фонд. Мы осенью должны сдать их государству.
- А чем кукурузу подсевать? Чем звеньевым платить?
- Почему счета через банк не провели?
- Что, ревизию хочешь учинить? - выкрикнул Волгин. - Можешь справиться в бухгалтерии, я ничего не скрываю.
- А для тебя финансовая дисциплина существует?
- Для меня дисциплина? А совесть у тебя есть?! - загремел Волгин. - Не ты ли настаивал сеять раннюю кукурузу? Не посей я - весь район обзвонил бы. А как дело дошло до пересева - в кусты: пусть, мол, Волгин отдувается. А я его в незаконной продаже уличу... На место мое хочешь, да? А вот тебе, вот! - Волгин показал ему кукиш. - Не видать тебе председательского стула, как своих ушей. И плевал я на твои доносы. Стогов-то сам попался с этой кукурузой. Его указ, понял? И теперь для меня твои доносы - тьфу!