Она дочла письмо и, рѣзко вставъ со скамьи, сказала:
— Доведите меня до дому. Пора завтракать. А потомъ мы и васъ устроимъ.
Леонидъ Петровичъ Рѣзвый рѣшительно обворожилъ меня, — съ такимъ добродушіемъ устраивалъ онъ мнѣ житье во Флоренціи. Уклоняться отъ его услугъ я не могъ, да и не захотѣлъ бы: слишкомъ достолюбезно онъ себя навязывалъ. Онъ повелъ меня смотрѣть квартиры, по близости Yillino Buffi, самъ бѣгалъ по разнымъ этажамъ, звонилъ, разспрашивалъ о цѣнахъ, хотя по-итальянски маракуетъ куда плоше моего. Нанялъ у какой-то англичанки, съ которой обстоятельно при этомъ объяснился, большую комнату съ маленькой спальней, на двѣ недѣли. Всѣ ея квартиры стояли, по случаю лѣтняго времени, пустыми, и она взяла съ меня тридцать франковъ съ прислугой и посудой.
Самъ Леонидъ Петровичъ помѣщался тоже въ двухъ шагахъ отъ Yillino Ruffi, на той-же самой улицѣ. А моя улица — Via Magenta — идетъ къ той параллельно. У меня передъ окнами узкій каналъ, ярко освѣщенный по ночамъ. Въ первую ночь Рѣзвый довелъ меня до квартиры и поболталъ минуту-другую на крыльцѣ. Мы съ нимъ вернулись вмѣстѣ отъ графини, гдѣ провели весь вечеръ. Обѣдалъ я съ ней и съ Колей, и бесѣда наша была какая-то десятииудовая по своей тяжести. Коля сидѣлъ развязно, поглядывая то на меня, то на мать своими злыми и умными глазами, и то-и-дѣло ухмылялся. Эти усмѣшки раздражили даже и графиню. Она ему рѣзко сказала по-французски:
— Quest се que tn as done a sourire si bêtement?
Онъ не задумался отвѣтить ей съ фальшивой кротостью:
— Je ne sais pas maman; cest peut-être larrivée de monsieur (и онъ кивнулъ на меня) qui m’a rendu comme-ca.
Мы оба переглянулись, и графиня только пожала плечами. А Коля, ни мало не смущаясь, принялся за ѣду, поглядывая на меня изподлобья.
Ясно мнѣ было, что графиня болѣе, чѣмъ не въ своей тарелкѣ. Она то угощала меня, то задавала разные вопросы, безъ связи и внимательности, оглядывалась какъ-то, жаловалась на жару — словомъ, находилась въ такомъ возбужденномъ состояніи, въ какомъ я ея не видалъ въ теченіе двѣнадцати лѣтъ.
Послѣ обѣда мы перешли въ садъ, подъ тѣнь виноградныхъ лозъ, покрывающихъ густой трельяжъ. Туда принесли кофе и фрукты. Но и тамъ разговоръ рѣшительно не клеился. Я не хотѣлъ задавать никакихъ вопросовъ и держалъ себя спокойно; но и мнѣ становилось жутко. Около бесѣдки вертѣлся Коля, то-и-дѣло заглядывалъ къ намъ, выпрашивалъ себѣ фигу или персикъ, и убѣгалъ.
Въ одно изъ такихъ нападеній на вазу съ фруктами, Коля уставился на свою мать; лицо графини въ эту минуту сдерживало не то зѣвоту, не то какое-то физическое страданіе..
— Comme tu tennuies maman! вскричалъ онъ, — veux tu que jaille chercher Леонидъ Петровичъ?
He дожидаясь отвѣта, онъ выбѣжалъ изъ бесѣдки. Я поглядѣлъ на графиню: она вся встрепенулась, глаза ея сначала блеснули, потомъ скрылись подъ рѣсницами, что-то похожее на румянецъ покрыло ея щеки. Она видимо смутилась, какъ дѣвочка, какъ пансіонерка.
— Этотъ мальчикъ можетъ хоть кого вывести изъ терпѣнія! вырвалось у ней послѣ паузы. Кажется, я его не балую, а все-таки съ нимъ справу нѣтъ…
Я промолчалъ.
— Право не лучше-ли будетъ вамъ взять его съ собою вазадъ?
— Мнѣ? спросилъ я съ изумленіемъ.
— Ну да, вы должны-же добиться того, чтобы онъ подчинился вашему вліянію.
Все это было выговорено раздражительнымъ голосомъ. Не знаю, куда бы привела насъ бесѣда, еслибъ опять не вбѣжалъ Коля съ извѣстіемъ, что Леонидъ Петровичъ сейчасъ будетъ.
Вслѣдъ за вѣстникомъ явился и самъ гость, и заговорилъ о театрѣ какихъ-то «механическихъ маріонетокъ», куда онъ усиленно началъ звать меня.
— Вы нахохочетесь, Николай Иванычъ, особливо когда выскочатъ танцовщицы на проволокахъ и начнутъ дрягать ножками!.. Цѣлыя драмы даются съ участіемъ арлекина…
— Ха-ха-ха! разразился Коля, внимательно слушавшій Рѣзваго. Леонидъ Петровичъ, помните, какъ арлекинъ кричалъ: conte di Piedi Grotta?.. ха-ха-ха!..
Онъ перевернулся и вытянулъ руку, какъ маріонетка, къ не малому удовольствію Леонида Петровича. Графиня успокоилась и начала тихо улыбаться. Разговоръ пошелъ пестрой вереницей легкой и добродушной болтовни. На дворѣ уже смерклось. Мы перешла въ комнаты и разсѣлись на балконѣ. Я не слѣдилъ особенно ни за Рѣзвымъ, ни за графиней. Только сдавалось мнѣ, что ихъ взгляды то-и дѣло сталкивались. Рѣзвый заставилъ и меня говорить о Россіи и разныхъ «вопросахъ». Такъ мы проболтали еще часъ-другой.
Вдругъ на улицѣ раздались аккорды гитары или мандолины, подъигривавшіе мужскому голосу. Пѣніе все приближалось къ рѣшеткѣ полисадника. Мы примолкли. Я, по пѣвческой привычкѣ, сейчасъ нашёлъ ключъ, въ какомъ шла пѣсня, и когда припѣвъ повторился, схватилъ и слова, и мелодію:
Non ti voglio piu lascia-ar, раздалось два раза по теплому и влажному воздуху, и мимо рѣшетки прошелъ медленно плечистый малый, съ шляпой на затылкѣ, въ короткомъ пальто и широкихъ клѣтчатыхъ шароварахъ, съ мандолиной чрезъ плечо. Свѣтъ фонаря облилъ всю его фигуру. Было что-то искренее и бытовое въ этомъ пѣніи простаго рабочего; оно раздалось такъ нежданно, и и въ немъ дрожали звуки живой и жгучей страсти.
Черезъ двѣ-три минуты опять повторился припѣвъ: Non ti voglio piu lascia-ar, Non ti voglio piu lasciar.
Я завториль ему басовыми тріолями. Графиня и Рѣзвый тоже запѣли вполголоса и, повторяя слова схваченнаго ими припѣва, невольно приблизились другъ къ другу. Руки ихъ какъ-будто прикоснулись.
Это было всего одно мгновеніе, но и меня точно ударила электрическая искра. О себѣ я забылъ; но маѣ чувствовалось присутствіе чего-то, отвѣчающаго на звуки пѣсни прохожаго…
— Чудо! вскричалъ Рѣзвый. — Вотъ чѣмъ Италія выше всего остальнаго!
Графиня только вздохнула какъ-то особенно, и полушепотомъ вымолвила:
— Да!
Чрезъ полчаса мы ушли отъ нея съ Рѣзвымъ.
Рано проснулся я и подсѣлъ къ окну. Утро было такое радостное, что никакая горечь не пробиралась въ сердце. Я не хотѣлъ рѣшительно ни о чемъ думать — дотой минуты, пока придется дѣйствовать; такая юношеская безпечность была, по крайней мѣрѣ, подъ-стать празднику природы среди города цвѣтовъ — Флоренціи.
Въ восемь часовъ служанка заварила мнѣ чаю. Оказалось, что она та самая старушка, у которой я наканунѣ спрашивалъ: гдѣ Villino Ruff'i?
Эмилія — такъ ее зовутъ — пресимпатичная особа. Ея сморщенное и почти беззубое лицо, съ сѣденькимъ крысинымъ хвостикомъ, вмѣсто косы, оживлено карими умными глазками. Она разговорилась со мной безъ болтовни и заявила, что русскихъ вообще любить больше, чѣмъ англичанъ, хотя хозяйкой своей и довольна. Отъ нея же узналъ я, что у насъ, по сосѣдству, знаменитый «signor Salvini» играетъ въ лѣтнемъ театрѣ «Politeama Fiorentina», и безподобенъ въ роли Отелло.
— Un grand' artista! выговорила энергически Эмилія и сдѣлала жестъ правой рукой.
Только-что она убрала со стола, какъ въ коридорѣ раздался звонокъ. Онъ меня немного удивилъ.
Эмилія пошла отворять и тотчасъ же вернулась со скромной миной недоумѣнія.
— Una signora, доложила она тихо-тихо.
Я былъ одѣтъ и могъ принять всякую «синьору». Только-что я отошелъ отъ окна, на порогѣ появилась дама вся въ бѣломъ, съ голубымъ вуалемъ поверхъ соломенной круглой шляпы.
— Не узнали меня? раздался голосъ графини.
Я подбѣжалъ къ ней и не могъ удержаться — поцѣловалъ руку. Она откинула вуаль и съ свѣтлымъ, нѣсколько напряженнымъ лицомъ оглядѣла мою квартиру.
— Да у васъ очень мило, и прохладно даже…
Послѣ того, она сѣла въ большое кресло и, обмахиваясь соломеннымъ вѣеромъ, продолжала:
— Извините меня, другъ мой, за вчерашній день…
Я съ утра была нервная, вашъ пріѣздъ меня какъ-то сбилъ съ толку, потомъ это письмо графа… Сегодня я совсѣмъ не такая. И знаете, что я вамъ предлагаю?
— Что, графиня? весело спросилъ я.
— Поѣдемте-ка мы сейчасъ, въ маленькой телѣжкѣ, въ Фіезоле? Вѣдь вычитали, я думаю, у Бедекера?.. это — милое очень мѣсто… по дорогѣ позавтракаемъ въ какой-нибудь тратторіи, — согласны?
— Съ великимъ удовольствіемъ! вскричалъ я. Чего же лучше… великолѣпное утро и такая поѣздка…
— Какъ я рада, перебила меня графиня! что вы сегодня добрый и веселый. Вы видите, какъ здѣсь живется!.. не то, что подъ нашимъ кисленькимъ небомъ.