Нессон не шевелился. Из перерезанного горла сочилась кровь, окрашивая дорожку сквера в ярко-красный.
Человек в маске подал Маринетт руку, но Дюпэн-Чен не осмелилась принять ее, поднявшись сама. Ноги была ватные.
— Теперь ты знаешь, — сказала «маска».
Маринетт хотела бы поспорить, возразить, что все сказанное этим человеком — полнейший бред. Но она действительно знала. Нужно было всего-навсего подтолкнуть заржавевшие механизмы памяти, чтобы она заработала вновь.
«Маске» было понятно все без слов.
— Пойдём, — носком зимних ботинок он подтолкнул в сторону Маринетт пистолет, выпавший из рук Нессона. — И это возьми. Пригодится.
Он говорил ровно, четко расставляя точки-паузы между предложениями.
Маринетт наклонилась и взяла в руки пистолет. Нессон выпустил всего одну пулю. Значит, патронов должно было остаться ещё по меньшей мере пять — если магазин был заряжен полностью.
— Теперь тебе предстоит ответить на вопрос. Ты же уже знаешь ответ?
Маринетт посмотрела на пистолет в своих руках и кивнула.
***
От отца осталось не так много вещей: пара коробок в кладовке, заваленные всяким хламом, по типу старых тряпок, колотой посуды и иных вещей, объединённых под названием «жалко выбрасывать». Мать сделала все, чтобы их маленькая квартира и все в ней живущие забыли о том, что здесь когда-то жил Бастиан Куффен, слишком честный следователь, который шальным деньгам предпочёл мыло и веревку.
Наверно, именно смерть отца повлияла на выбор профессии его сыном. Лука не боялся замарать руки грязью, с недавнего времени ещё и кровью, и, в общем-то, совесть его по этому поводу мучила весьма и весьма недостаточно. Точнее, совершенно не мучила.
Однако, визит старого коллеги отца заставил Луку задумать: а что, если из всей этой ситуации есть более очевидный выход? Не тот путь, по которому сейчас уверенно шагал юноша, а что-то более простое, банальное... как бы поточнее выразиться?
«Действенное».
Да, Луке удавалось задействовать свои таланты в деле, а между тем неплохо прокормить семью, но как бы помягче сказать... ему это не приносило никакого удовлетворения. Луке казалось, что он топчется на месте, заглядываясь на милых старшеклассниц (на старшеклассницу), с которыми он по злому року судьбы оказался по разные стороны баррикад.
Коробки были набиты всяким барахлом. Исписанные нечитабельным почерком пожелтевшие листы бумаги, канцелярские принадлежности, набор не распакованных стикеров...
Лука деловито осмотрел бумажки, наскоро перелистав их и, по сути, не заглянув ни в одну. В самом низу лежала скреплённая скрепкой увесистая стопка документов с печатью врача. То была история болезни.
Лука, не удержавшись, присвистнул, раздумываю, в какую стопку отправить этот клад. «Компромат» или «улика»?
На титульном листе было отпечатано имя Габриэля Агреста.
Честно говоря, Луке даже никогда не приходило в голову, что его отец вёл то самое дело. До этого он считал себя весьма... смышлёным малым, но сейчас засомневался.
Знал ли Агрест эту интересную деталь родословной Луки, когда принимал талантливого программиста на работу? Наверняка. А это значило, что Лука все это время ходил «под колпаком», позволяя крутить старом психопату собой, как вздумается, да ещё и за определённую плату.
Отец там наверно перевернулся в гробу. Пару сотен раз.
Что-то в жизни Луки определенно шло не так. Неправильно.
Он отложил в сторону историю болезни. Документ был откопирован, а это значит, что где-то все ещё лежал оригинал... в психиатрической больнице? Либо, может быть, для пущей безопастности, у Агреста дома?
Как бы то ни было, Лука должен был заполучить его. Копия отправится в руки следователя — это само собой, но у Куффена должна быть подушка безопасности и для себя любимого. Было бы глупо отправиться в тюрьму за соучастие. За Лукой никогда не наблюдалось привычки рыть себе могилу.
— Брат? — Джулека мягкой поступью зашла в комнату. На ней была ее любимая чёрная пижама, висевшая на ее тощем подростковом теле мешком. — Что ты тут делаешь в темноте?
Единственным источником света была стоявшая на рабочем столе лампа, уже раскалённая до предела. Лука не любил включать верхний свет. Да, пусть он и портил себе зрение, но полумрак был ему милей и уютней.
— Хм... ничего особенного, — Лука сложил документы обратно по коробкам. — Работа-работа-работа.
Сестра лишь изогнула бровь, не поверив Луке ни на йоту. Своего брата она знала, как свои пять пальцев, и то, что тот врал, как дышал, ей было прекрасно известно.