— Попрощайся! — оглушительный визг вырвался из зубастого рта. Морщинистая рука схватила Луку за горло, таща его вперёд.
Лука не мог удержаться. Он упал вперёд.
И падал. И падал.
Падал...
БАМ!
Он очнулся на холодном полу, ладонью потирая саднящую шею и смахивая выступивший из-за ночного кошмара пот. Лука усмехнулся. Ему давно уже не снились похороны отца.
В таком антураже так точно.
Было ли это отражением его собственных страхов, или же желаний?
Силуэт отца, обратившийся вдруг Габриэлем Агрестом, вызывал истеричный хохот. Его бы Лука похоронил с большой радостью.
В последние несколько лет он много думал о том, как сложилась его жизнь. И пришёл к весьма неутешительным выводам.
Пустота, образовавшаяся в нем, жаждала того, чтобы её заполнили. Ей было все равно, чем; и так уж случилось, что именно в этот непростой период жизни на пути Луки появился некий бизнесмен, который желал воспользоваться его услугами. Лука не задавал лишних вопросов при условии, что получал деньги и мог обеспечивать семью, но тем самым, по видимому, вызвал только больший интерес у месье Агреста.
Габриэль доверял ему.
Точнее, нет, даже не так.
Он доверял его беспринципности. Видел в нем себя, взращивал в нём свои худшие черты. Лука не обращал на это никакого внимания, просто принимал свою долю, как должное. Не отделял плохое от хорошего, справедливо полагая, что мир давно прогнил, а последний оплот добра и правды покончил жизнь самоубийством.
Это была извращённая форма поддержки. Он словно утешал его, наступая на свежие раны до тех пор, пока боль не атрофируется. «Ты остался совершенно один, — констатировал сухой безэмоциональный голос. — Так пользуйся этим».
Их отношения напоминали нежно любимую обоими игру в шахматы. Пусть непосвященному могло показаться, что они заодно, на деле всё было совершенно не так: Габриэль со свойственным ему садизмом обожал тестировать людей, а Лука с присущим ему пофигизмом игнорировал трудности, беря на себя всё более сложные задачи.
Пока они не встретились в очной партии.
— Если ты пойдёшь конём, ты проиграл, — сказал он ему тогда. Приглушённый свет ночных ламп отражались в стёклах его очков. Куффен развалился в кресле, притянув к себе ноги. Партия длилась уже несколько часов и порядком измотала его, но сдаваться не хотелось.
Если бы Лука действительно считал Агреста своим наставником, он бы, не раздумывая, ухватился за благородно предоставленную подсказку, но вместо этого он насторожился.
— Если я не пойду конем, тогда я проиграю, — заключил он, практически не раздумывая. — Но это слишком очевидная подсказка.
В чём подвох?
— Подвох в том, что его нет.
Лука смотрит на Габриэля недоверчиво, исполобья. Старик словно издевается над ним, болтая всякие глупости, стараясь запутать.
— Но я рад разделить хотя бы с кем-то любовь к шахматам.
Любовь к шахматам была не единственной их общей страстью, и даже, как оказалось позднее, не самой очевидной.
В сонниках часто пишут, что смерть снится к глобальным изменениям. Один цикл идёт на убыль, и его сменяет другой — неиссякаемый круговорот, несущий возрождение. Был ли шанс у Луки перечеркнуть всё, что было им совершено, и начать с самого начала, выбрав правильный путь?
Вспомнив свою недавнюю выхожу Лука понял, что едва ли.
Из него подучился не столь хороший кукловод — хотя бы в этом он не был похож на Бражника, что сумел многие годы балансировать на грани и, несомненно, вышел бы сухим из воды, если был менее самоуверен.
Куффен попытался сыграть по его правилам, но не ощутил удовлетворения, о котором ему рассказывал месье Агрест, когда очередной план заканчивался его успехом. Зато понял, насколько был абсурден его поступок: послать к Маринетт липового полицейского, вгоняя её в шок, выуживая на свет болезненные воспоминания, от которых девушка изо всех сил старалась избавиться. Зачем?
Лука просто хотел, чтобы Маринетт застрелила Агреста-младшего.
Странное желание брало над ним верх, когда он видел их вместе. Когда Лука, наконец, осознал его причину, всё встало на свои места. Он понял, что неизбежно испорчен, и никогда не найдёт пути назад.
Но факт того, что у него тогда ничего не получилось, приятно грел душу, поддерживая слабый огонёк надежды, что они не похожи.
Что Бражник не взял над ним контроль.