***
Просыпаться не хотелось.
У Маринетт не было никакого желания открывать глаза. Голову разрывала боль, словно она билась ею об стену по крайней мере пару часов точно. Безмолвное забытье было намного приятнее того, что её ожидало, как только она очнётся.
Увы, она начала постепенно приходить в себя. Ломать комедию и имитировать собственную смерть было бы весьма глупым решением в её ситуации: как бы ей ни хотелось, никто не спасёт её, подобно рыцарю на белом коне, если она сама не пошевелит лапками, несмотря на парализующий страх, что завладел её телом.
Она знала, что ждать помощи, в общем-то, не от кого.
Каким же глупым было её решение не пойти в полицию сразу же, после всего произошедшего. Почему-то, Маринетт была уверена в неприступности собственного дома, хотя, если говорить откровенно, ещё давным-давно девушка должна была усвоить урок, что в этом мире нет безопасных мест.
Ну почему из всех именно Хлоя?
Потому что это слишком очевидно. Настолько очевидно, что она даже подумать не могла о том, кого Бражник выберет своей следующей Акумой. До этого он не играл по-крупному, используя ей незнакомых людей, но теперь пошёл ва-банк.
Дочь мэра позволила ему получить в свои руки ещё одно средство, чтобы избежать наказания. У неё были собственные мотивы выступать против Маринетт, особенно, после того, как Дюпэн-Чен снова начала общаться с Адрианом. Буржуа была беспринципной сукой, и класть она хотела на закон и собственную совесть.
В отличие от всех остальных Акум, она действовала максимально осознанно. Знала, к чему могут привести её действия.
— Было неразумно с твоей стороны показать ей своё лицо, — услышала она тихий низкий голос. Не нужно было открывать глаз, чтобы понять, кому он принадлежал.
«Бражник собственной персоной, надо же», — безразличная мысль промелькнула и пропала. Габриэль должен был вызывать в ней трепет, но... его личность отошла на второй план. Ненависть к нему перевесила все остальные чувства. Она ненавидела его не за то, каким больным психопатом он был, а за то, каким херовым отцом он стал для Адриана. Совершая преступления под личиной Бражника, он не думал о том, что в случае его неудач, Адриан останется совершенно один.
Лишь бы с Адрианом всё было хорошо...
А вот собственная беспомощность перед ним порядком... напрягала. Маринетт ощутила, как затекли её связанные конечности. Плечи болели из-за неудобной позы, пальцами пошевелить было больше невозможно.
Интересно, её связали при помощи морского узла? Мысль о том, что это мог сделать именно Габриэль смешила Маринетт. Жаль, что реальность была не так карикатурна.
— Это финальная партия. Моя анонимность ничего не решала: вы вряд ли меня отпустили бы после, — неожиданно сдержанно ответил голос самозваной королевы школы.
— Верно, — согласился Габриэль. — Это было бы глупо с моей стороны.
Маринетт сжала челюсть. Это явно не было бы его самым значимым промахом.
— А что вообще из того, что вы сделали, не было глупостью? — неожиданно для самой себя высказала она. Отвага и безрассудство — и когда только в ней поселился внутренний гриффиндорец? — Где Адриан? Что вы с ним сделали?
Это мерзкое чувство, которое она так ненавидела раньше — когда все взгляды в комнате были обращены на неё. Маринетт подняла веки и осмотрела комнату. Не сказать, что она досконально помнила дом Адриана (она всего-то была в нем... дважды), но тёмное затхлое помещение точно не походило на шикарный особняк. Живот скрутило от неприятной мысли, что Габриэль-таки решил не повторять былых ошибок и найти другое место для своих преступлений.
Они не должны узнать, как ты боишься умереть прямо здесь и сейчас. Как ты боишься остаться в одиночестве, зная, что никто не придёт на помощь.
— Насекомое заговорило, — усмехнулась Буржуа, за что получила предостерегающий взгляд со стороны Бражника.
Габриэль выглядел... иначе. В воспоминаниях Маринетт он был другим: более статным, важным. У отца Адриана было множество недостатков, но нельзя было отрицать тот факт, что он действительно умел держать марку, пускать пыль в глаза своим достойным образом. Теперь он его сущность предстала перед девушкой, как на ладони.
На осунувшемся лице можно было рассмотреть белёсую неопрятную щетину. Мятый пиджак, выбивающийся из образа галстук — сложно поверить, что перед ней сейчас стоял известный парижский кутюрье.
— Кажется, твоё оскорбление попало не по тому адресу, — Маринетт тихо хмыкнула и попробовала в очередной раз пошевелить руками, но это было тщетно.