Габриэль прошёл через всю комнату к окну, сохраняя задумчивое выражение лица. Его молчание напрягало и раздражало — и он, наверняка, прекрасно знал об этом. Чёртов манипулятор, не выходивший из своей роли до самого конца.
Хлоя, смущённая поведением месье Агреста, уткнулась в телефон. Маринетт не могла её винить: неудивительно, что даже у такой отбитой стервы, как Хлоя, Бражник вызывал опасения.
Правильно, лучше лишний раз попридержать язык.
— Слабо верится, что это наконец-то произойдёт, — голос Габриэля дрожал. Маринетт навострила уши, вслушиваясь. Сейчас была важна каждая деталь, которая могла бы помочь ей выбраться отсюда. Что это было? Волнение? Раскаяние? — Что, избавившись от тебя, я получу желанную свободу от гнетущей жажды.
Предвкушение. Вот что было у него на уме, у этого больного психопата.
Кажется, вот-вот, и она сама сойдёт с ума: зайдётся безумным смехом, слушая его откровения о жажде крови. Ей было неизвестно, что вколола ей тогда Хлоя, но инъекция явно притупила её инстинкт самосохранения.
— Думаете, жажда пройдёт? Думаете, всё успокоится? — она дернула руками так сильно, что чуть не опрокинула стул на котором сидела, чем привлекла внимание Натали. Секретарь месье Агреста тенью пряталась в углу комнаты, стараясь слиться с интерьером. Маринетт её даже сперва не заметила. Бражник же слишком был поглощён своими мыслями, чтобы наблюдать за тем, как попавший в паутину мотылёк барахтается, не теряя надежды спастись. — Вы снова вернётесь к тому, с чего тогда начинали. Моё убийство развяжет вам руки, снесет последнюю преграду, которая держала вас в сознании. Вы потеряете контроль.
И поплатитесь. Совершите ошибку и понесёте заслуженное наказание.
При слове «убийство» Хлою едва заметно передернуло. Маринетт поддавалась легкому злорадству: ей-то будет уже всё равно, а Буржуа будет видеть кошмары об этом дне, будет мучиться, отчетливо чуя запах крови на своих собственных руках.
— Я обрету его! — угрожающе прорычал Габриэль, отходя от окна и подбираясь ближе к Дюпэн-Чен, словно хищник, готовящийся к прыжку. — Смогу вернуться к нормальной жизни. Смогу работать, воспитывать сына.
— Впервые слышу, чтобы после убийства кто-то возвращался к нормальной жизни, — парировала она едва тихо. Он был уже так близко, что не требовалось говорить во весь голос — едва слышимого шёпота было достаточно. — Не смейте приближаться к Адриану. Никогда.
— Ты, мелкая дрянь, — на белом полотне лица проступили красные пятна. Маринетт потребовалось всё её мужество, чтобы не отвести взгляд.
— Ваши дни сочтены, — констатировала она, внезапно осознав чертовски простую вещь: как и любой подзаборный преступник, Габриэль Агрест очень боялся быть пойманным. И, более того, знал, что это когда-нибудь случится. И спешил отчаянно совершить начатое, ведомый собственными призраками.
Когда-то он был человеком. Ему были присущи честь, достоинство, совесть, нравственность. Яд безумия убил в нём всё это, оставив извращённые инстинкты и животный страх.
Да, Маринетт явно видела. Испарина на лбу, раздувающиеся от тяжелого дыхания ноздри, гримаса боли — не физической, моральной. Душа на своём последнем издыхании. Дикий зверь, загнанный в угол.
— Ты отправишься вместе со мной, — процедил Бражник. В руках мужчины сверкнул нож.
Словно в замедленной съемке, девушка отсчитывала секунды до того момента, как её настигнет боль, а после — всё закончится.
Могла ли она избежать своей участи? Сбежав тогда, она лишь отсрочила неизбежное.
За это время произошло несколько событий.
Стоявшая в стороне Натали бросилась Габриэлю наперерез, оттолкнув его от Маринетт всем своим телом. На лице месье Агреста проступило удивление: он явно не ожидал, что Натали пойдёт на это, и это сыграло секретарю на руку. Бражник начал терять равновесие, завалившись на бок. Лезвие прошло вскользь по руке Натали, разрезав плотный пиджак и оставив неглубокую царапину. Нож звякнул, удавшись о непокрытый ковром пол. На шум тут же прибежали несколько человек-подельников маньяка, но видя повалившегося на бок босса и сжимающую локоть секретаршу, им было сложно правильно оценить ситуацию; непонятно, что было в их преступных головах, но принялись оттаскивать они почему-то именно Маринетт. Прямо вместе со стулом.
Хлоя, воспользовавшись неразберихой, бросилась прочь из зала. Дюпэн-Чен при этом ощутила странное разочарование. Словно блондинка, после всего совершенного, бросила её одну.