В этот раз все обошлось. Но это - только начало.
Маринетт провела руками по лицу. Что же она наделала? И это - только начало? Да легче было просто повеситься в этой комнате прямо сейчас, чем расхлебывать ту кашу, которая вопреки здравому смыслу заварилась.
Не смей!
Такой она, в отчаянии, написала в ответ. Немного подумав, добавила:
Сдохни, тварь.
Глава 14
- Мари, почему ты ни с кем не хочешь разговаривать? Пара серо-голубых глаз смотрит на нее так искренне озабоченно, что Маринетт практически ей верит. Наваждение отступает быстро, когда взгляд девочки падает на блокнот для записей в руках у психолога. Конечно. Для этой женщины Маринетт Дюпэн-Чен - не более, чем очередной эксперимент, игрушка, инструмент удовлетворения собственных амбиций. - А почему я должна? - Маринетт горделиво поднимает голову, отвечая практически возмущенно. - Они мне не нравятся. Почему я должна с ними разговаривать? Психолог устало вздыхает. Кажется, они уже говорили об этом миллион раз, и каждый раз одно и тоже, снова и снова, по кругу. - Но, Маринетт, ты ни с кем не общаешься... А это же так важно в твоем возрасте, иметь друзей... Девочка на секунду задумывается. И почему ей все так хотят навязать этих так называемых «друзей»? Взрослые, видимо, не знали, чем все заканчивается. Что друзья уходят, предают, находят кого-нибудь интереснее и лучше тебя, а потом и вовсе начинают вести себя так, будто ты для них - пустое место. И хорошо, если все заканчивается благополучно, а не так, как у Маринетт... Неприятные воспоминания заставляют ее поежиться. В этот раз вроде бы без приступа. По крайней мере, она не ощущает, что становится сложнее дышать. Может, эти «восстановительные» сеансы действительно помогают? - Маринетт? - переспрашивает психолог, вырывая девочку из омута мыслей. - С тобой все хорошо. - Лучше не бывает, - улыбается она в ответ. Для своего возраста она умеет очень хорошо врать. И вообще не по годам умна, как отмечают большинство взрослых. Маринетт данный факт, конечно, льстит, но не сильно помогает: не даром же мама с папой ее к психологу таскают. Не будет же она говорить, что люди вокруг ее пугают. Они улыбаются, смотрят на нее как-то восторженно-фанатично, хотя Маринетт не хочет, чтобы на нее вообще смотрели. Ее мечта - накинуть на себя плащ-невидимку и скрыться от всего мира. Кроме, разве что, мамы с папой. Мама с папой хорошие. Но даже когда мама начинала улыбаться, Маринетт становилось плохо. Она вспоминала его: такого безумного, жестокого, и вечно улыбающегося, словно клоун, сбежавший из цирка. Он приучил Маринетт, что, если он улыбается - значит, будет больно. - Ну, хорошо, - психолог снова вздыхает. - Тогда, сделаем по-другому. Они же тебя все раздражают, да? Бесят прямо, не так ли? Девочка опасливо кивнула. - Тогда, делай так, - психолог закрыла глаза и сделала глубокий вдох. - Э... И? Ответа не последовало. - Если я тебя не вижу, значит, тебя нет, - пробормотала девушка себе под нос так, что Маринетт ее едва расслышала. - Нет тебя - нет проблем. И из зарплаты, следовательно, мне не вычтут. На долгие годы Дюпэн-Чен запомнила этот совет, и порой следовала ему, когда дела становились особенно плохи. Как, например, сейчас. Душная аудитория заполнена под завязку учениками и густо ощущающимся ароматом чьи-то цитрусовых духов. Дышать действительно сложно: Маринетт едва справляется, выискивая взглядом окно, которое еще можно было бы открыть. Голоса вокруг громкие, встревоженные. Нетрудно догадаться, что является основной темой для обсуждения. - А он ее... - Фу, мерзко! - Прямой эфир... - А мне кажется, за мной тоже кто-то следил несколькими днями ранее... Маринетт садится за парту и зажимает уши в надежде не слышать все это. Она чувствует себя ужасно. Закроешь глаза - и их нет. Слышишь отголоски человеческой речи, но это все - эхо, а значит, все проблемы далеко-далеко. Каждый раз, когда она думала, что готова принять удар, случалось это: она снова и снова прятала голову в песок, подобно страусу, и не хотела признавать тот факт, что с трудностями нужно бороться, а не убегать от них. Из-за нее, из-за Маринетт, пострадал человек. И это продолжится до тех пор, пока она не высунет наконец голову из песка, не оглянется вокруг, и не поймет, что нужно что-то делать. Что она обязана исправить все то, что послужило последствиями ее безрассудных действий. Она поднимает голову и открывает глаза. Рассматривает каждого серьезно-серьезно, силясь угадать, кому еще досталась роль жертвы, и кто - следующий на очереди. На очереди, которую она, Маринетт, собиралась прервать. Ее рука тянется к телефону и ищет в Teligramm чат с Котом, ненастоящим, но таким нужным сейчас. Леди чувствовала, что он - тот, кто может ей помочь. Только указательный палец касается кнопки блокировки, Маринетт чувствует чью-то руку у себя на плече. - С тобой все порядке? - Адриан, не спрашивая разрешения, садится рядом. Дюпэн-Чен недовольно морщится, но не говорит чего-то привычно едкого. Адриан воспринимает это за хороший знак. - На тебе нет лица. - На мне есть лицо, - отвечает Маринетт, тяжело вздыхая. - Просто временные трудности. Ему совершенно не обязательно знать, что «временные трудности» рискуют превратиться в трудности постоянные, особенно после того, как какую-то ее подписчицу на тэмблере чуть публично не изнасиловали в прямом эфире. Ох, Агрест, смотрел бы ты на Маринетт так же, как сейчас, узнай правду? Нет, конечно же. Они еще перекинулись парой-тройкой фраз, и Адриан отправился на свое место, оставляя Маринетт недоумевать, когда же в их отношениях наступил такой этап, что они смогли нормально поговорить? Вот чудеса-то. Сам того не подозревая, он сумел ее успокоить. Маринетт больше не чувствовала дрожжи в коленях, из ее рук не норовила выскочить ручка, которой она записывала конспект. В каждом ее движении чувствовалась какая-то неведомая ей ранее уверенность. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Альи, и подруга теперь заговорчески то и дело теребила ее за плечо, указывая на Адриана. Что в этот момент было на уме у Сезер, знал лишь Всевышний, но Маринетт пока закрыла на это глаза, решив сосредоточиться на своей цели. Хакер вздумал играть? Так пускай сыграет с равным, а не издевается над слабыми, словно мальчишка-хулиган из соседнего двора. Маринетт слушает учителя в пол-уха и ведет себя, как ни в чем ни бывало, когда пишет сообщение на неизвестный номер.